Терентьевич крякнул от неожиданности. Валентина, побледнев, села на лавку.

– Значит… немцы скоро придут… сюда? – еле слышно произнесла молодая женщина и затаила дыхание.

Товарищ Скворцов задумчиво поглядел на нее.

– Не знаю… С другой стороны, после того как фашисты легко захватили Минск, все может быть.

– Минск? – ахнули Терентьич и Валя. – Как? Когда?

– Город пал два дня назад. Страшно было смотреть на развалины, на опрокинутые трамвайные вагоны, превратившиеся в братскую могилу для многих людей, на горящие руины домов, где в подвалах прятались жители. Эти сволочи бомбили город фугасными и зажигательными бомбами. Если б вы знали, сколько мы видели задохнувшихся от угарного газа людей! А сколько обгорелых тел лежало на разбитых мостовых? Моя рота оказалась в самом пекле. Наша бригада находилась на лагерных сборах, когда началась война. Уже через пару дней мы оказались в Минске, да и с западной границы подтянулись оставшиеся войска. На первых порах все развивалось не так уж и плохо; правда, с самого начала было ясно – силы не равны. Нам удалось сбить не то пять, не то шесть самолетов, но потом… Мы получили приказ отходить в Борисов. Но на рассвете по Брестскому шоссе и со стороны Болотной станции в город вошли танки, которые замкнули внешнее кольцо. Мы бились за каждую улицу, за каждый дом; сколько храбрых ребят полегло в том сражении. Эх… Как нам удалось вырваться из котла, я не знаю до сих пор. Видимо, кто-то из родных сильно молится за нас.

– Какой ужас!

– Сейчас идут бои за Борисов и Бобруйск.

– Так это… совсем близко! Господи!

4

Через несколько дней в деревню из Смоленска прибыли люди в военной форме. Они о чем-то долго разговаривали с Михаилом Терентьевичем, исполнявшим обязанности председателя колхоза. После этого непростого разговора уполномоченные из города уехали, а к людям, которые столпились у сельсовета в ожидании новостей, вышел хмурый дед Михаил. Его со всех сторон обступили взволнованные женщины.

– Ну, что скажешь? Что слышно-то? Красная Армия отбила Минск? Нас будут эвакуировать?

– Чего затараторили, сороки? – прикрикнул на них пожилой мужчина. – Чего раскудахтались? Вас много, а я один. Сейчас отвечу на все вопросы, дайте с духом собраться. Тихо вы… Бабоньки! Слышите, что говорю? А ну, молчать!

Все затихли в томительном ожидании. Вокруг стало поразительно тихо. Дед Михаил обвел всех суровым взглядом и не терпящим возражений тоном проговорил:

– Товарищи односельчане! Я буду краток. Скажу лишь одно: враг хорошо подготовился, прежде чем развязать с нами войну. Вся Европа, все заводы и фабрики на захваченных землях работают на него. Но мы сумели устоять перед натиском. Так будет и впредь. Но нам предстоит большая работа…

Внезапно послышавшийся из толпы ехидный голос прервал речь председателя:

– Как же сумели, если немцы заняли Минск и уже к Борисову подбираются?

– Ты, Ульянка, не смей тут свои антисоветские речи толкать. Не для всех они годные.

– Гоже, негоже, так я ж правду гутарю. Що не так?

– Да, Красная Армия отступает, но всего-навсего для того, чтобы нанести по неприятелю решительный удар, – с уверенностью в голосе выпалил Михаил Терентьевич. – И именно поэтому, родимые, мы и должны помочь, подсобить нашим отцам, мужьям и сыновьям.

Односельчане недоуменно переглянулись.

– Так чем же мы помочь-то можем? Мы и так каждодневно работаем за троих.

– Ну… – тут дед Михаил слегка замялся, – маловато будет.

– Чего ж еще мы можем? Спим по пять часов, едим одну свеклу да картошку. Полбуханки хлеба выдают на неделю на семью. Все остальное – яйца, зерно, мясо – отдаем государству.