Восьмой… А впрочем, про восьмой потом.
8
Восьмой… А впрочем, про восьмой потом.
Куда б махнуть в часы его досуга?
В каньон, на Запад, в карту ткнув перстом?
На Север, к Лондону? Или – туда, где вьюга.
Восток. Манит. Распяленным крестом.
Магнитом заколдованного круга,
Железным пестиком и Каменным мостом,
И дрекольем, чтобы идти на друга;
И стужей лютою, чтоб продрало до дыр
Короткого дыхания пунктир,
В Земле, куда – не суйся Датский Гений!
А жаль ее за глупость и за блуд.
Нам с ней делить с тоской, как рабский труд –
Девятый вал невиданных волнений.
9
Девятый вал невиданных волнений
Перевернет, как карточный марьяж,
Всю стройность прежних Божьих построений
Во имя новых Божьих. Где был пляж,
Леса взрастут, свои раскинув сени,
А где был дом, гора и город аж –
Волна неспешная сокроет, как мираж,
Под слой кораллов и морских растений.
Лишь, может, где-то детский башмачок
Случайно выбросит с приливом на песок;
Да ржавый рупь, на коем стертый Ленин,
Иль стертый Кеннеди, или китайский бог…
Мечтатель будущий их подберет в залог
Десятикратно внятных упоений.
10
Десятикратно внятных упоений…
Познав страданье, осознать вину
Своих отцов и дольних поколений,
Их сотни вин сведя в свою одну.
Десятикратно внятных упоений
Вкусить порой, как горькую слюну
Давно умерших, грешных исступлений
Смешную и кровавую войну,
И хмель бахвальств и унижений язвы;
Отцов давно прощенные маразмы
– Их жен наследовать и свадебных колец.
До старости – за них считать обиды,
А там глядишь – к тебе ж ползет, как гнида,
Прекрасный и губительный гонец.
11
Прекрасный и губительный гонец.
Как Aзраил, в пыли и пене конской,
Терзающий неопытных сердец
В ночи – наречьем средневавилонским.
А день придет – трудолюбивый жнец,
Сменив доспех на серые поноски,
Пойдет косить… Он вам и жнец и швец
И на трубе игрец. Иерихонской.
До полу-дня, не покладая рук –
Снопами он завалит целый луг,
А там – обед, и платье голубое…
Наш Азраил, он знал и боль и глад,
Да вот теперь – свой выстроил уклад,
Из дюжины измен и мордобоев.
12
Из дюжины измен и мордобоев…
Скучна мне эта жизни ипостась.
А хвост прижмет – забудешь все святое,
Заверещишь, как на крючке карась.
Пороков рыло вылезет рябое,
Что усомнится самый Ночи Князь,
Опустит руки паинькой Рембо и
Матрос захнычет: – Временные, влазь…
И Берия очки протрет, слезясь;
И Хомейни промолвит, поклонясь:
– Иди, Рушди, иди, Аллах с тобою…
А мир вздохнет и, помолясь с утра,
Начнет процесс зализыванья ран,
И смен – от полушарий до обоев.
13
И смен – от полушарий до обоев,
От вех общественных до частной смены вех,
Все недостаточно, чтоб изменить любое
Лицо нам данное. И с фото – детский смех.
Сам гул иерихонского гобоя
Натуры не изменит. И – не в грех.
И Колобок, беглец и блинный воин, –
Выходит, твердый на разлом орех.
Взгляни в свой лик, давно уже отснятый,
– Аль нажил более, чем ты имел когда-то,
При бабушке?.. Кисель да холодец…
С тем и помрешь, забыв доход и бабу;
Детей твоих, возможно, примет Рабба.
Всяк сказочке – пленительный венец.
14
Всяк сказочке – пленительный венец.
Хоть за концом – бездонность драм грядущих.
Иванушке с Аленушкой – киндец,
Прости их, благо, Боже присносущий.
В ответчика сыграем. Пусть истец
Навешает лапши колючей кущи, –
Его б в колодец – прёт он на крылец
И достает, крапивы горькой пуще.
Нам – наплевать. Люблю оно – как есть.
В том чести нет. А маленькая месть –
Необходимость рифм да неврастений.
Мы – ни при чем… Но естество – куда ж?
Поэтому – себя ж – на абордаж, –
Наш первый год подобен был измене.
15
Наш первый год подобен был измене.
Наш год второй – то Э-дем, то Со-дом,
На третий год под горестные пени
Четвертый год явился в новый дом.