– Да, через шесть месяцев, когда другие пары, которые отнеслись к этому более серьезно, которые не пропускали назначенных процедур, уже добились успеха. А я пока старею, теряю шансы, смотрю на огромные животы на улице и чувствую себя пустой. ПУСТОЙ!!!

– Это еще не причина, чтобы думать, будто тебе все позволено, и врываться вот так ко мне в кабинет. А если тебе что-то не нравится, то я просто на все плюну. Так что прекрати хныкать и возвращайся домой. Поговорим обо всем вечером. И не забудь зайти в магазин, холодильник тоже пустой!

Он выталкивает меня в другую дверь, и я слышу, как он бросает замечание, вроде бы про себя, что с женщинами вообще трудно ладить, со всеми их гормонами и эмоциями, на что собравшиеся отвечают смешками. Сотрудница тоже наверняка усмехается и делает вид, что оценила шутку, иначе сама рискует попасть в число женщин, набитых гормонами и эмоциями: надо быть сильным в этом мире акул, которым плевать на то, что чувствуют другие.

Мне хочется сменить обстановку. Я еду повидать Малу. Вот она-то сумеет окружить меня и нежностью, и участием.

Ее не было уже три дня.

Мне ее не хватает. Не знаю, ни где она, ни что делает. Не знаю, жива ли она еще, встает ли по утрам и ложится ли спать вечером. Я ничего не знаю, и мне ее не хватает. Зато я знаю ее: она способна замкнуться в своей пещере горечи и злости, а потом проснуться как ни в чем не бывало, будто все в полном порядке.

Мне ее не хватает.

Сестренка – смысл моей жизни, мое горючее, мой постоянно действующий стимул. Это неправильно. Правильнее было бы, если б смыслом моей жизни был я сам. Но так уж вышло. С Ванессой я знаю, зачем существую. Но не в данный момент. На сегодняшний день я ничего не могу ей дать, кроме лишних забот.

Иногда она меня тревожит. Говорит, что никто ее не любит, что лучше бы ей умереть или, еще лучше, никогда не рождаться. Напрасно я твержу ей, что люблю ее, она возражает, что между братом и сестрой это не считается.

А для меня считается, и очень даже. Даже больше, чем все остальное. И я продолжаю ей говорить, должна же она когда-нибудь услышать.

Через некоторое время я наверняка смогу пользоваться мобильником. А пока я по-прежнему почти неподвижен. Каждое новое крошечное движение, которое мне удалось, – победа. Именно так я это воспринимаю с того дня, как Джульетта вправила мне мозги, заявив, что я слишком негативно настроен.

Принято к сведению.

Но иногда нестерпимо сознавать, на какую ничтожную малость я пока способен. Только думать и чувствовать – всего остального я лишен. Поэтому я думаю и чувствую с утроенной силой, чтобы уравновесить.

Мне ее не хватает.

Мне не хватает их обеих.

Зайдя в столовую, Малу тут же замечает медсестру, склонившуюся над пожилым мужчиной, сидящим немного в стороне. Она держит его за руку. Он, кажется, плачет, но делает все, чтобы это скрыть: гримасничает, неловко утирает глаза обшлагом рукава.

Малу и людские напасти. И постоянная потребность попытаться утешить. Поэтому она тихонько приближается, попутно захватив какой-то журнал, и устраивается как можно ближе к пожилому месье. Не подавая вида. Но сгорая от желания все разузнать.

– Что у вас случилось? – спрашивает медсестра.

– Получил плохое известие.

– Расскажите.

– Это мой правнук. Он пожарный. Упал с восьмого этажа.

– Он выжил?

– Да, но вроде бы в ужасном состоянии. Его жизнь вне опасности, но что с ним дальше будет?

– Он выздоровеет. Главное – верить. Ведь он мог погибнуть.

Медсестру прервала коллега, которой срочно потребовалась ее помощь. Тепло протянутой руки не длится долго, когда персонала катастрофически не хватает.