– Герман, ты все неправильно понял! – крикнул князь ему вслед. – Герман, постой!

Но Герман уже закрыл дверь с обратной стороны. Напольные часы с выцветшим циферблатом пробили шесть раз. «Уже шесть, сейчас пожалует лорд Редсворд, – подумал Петр Андреевич, – бьюсь об заклад, он будет в срок».

Князь вышел из кабинета и направился в сторону библиотеки, где в массивном дорогом кресле уже успел расположиться его отец. Одновременно с ним в «храм знаний» пожаловал дворецкий Валентин.

– Ваше сиятельство, к вам джентльмен с визитом, – доложил он и подал Андрею Петровичу серебряный поднос, на котором лежала визитная карточка Ричарда.

– Проси, – ответил князь, взмахнув рукою.

Ричард сидел в приемной и пытался предугадать, что такого секретного хочет сказать ему старый князь Суздальский. В голове его гнездились догадки и подозрения, одна безумная мысль сменялась другой, уже совсем неприличной, и все же он был далек от хоть какого-то понимания вопроса: зачем все эти тайны?

Войдя за дворецким в комнату, он очутился в просторной библиотеке, исполненной в лучших английских традициях. Стеллажи с книгами были до того высоки, что занимали два этажа. На одном стеллаже Ричард увидел знакомые имена: Аристотель, Гомер, Платон, Аристофан, Эсхил, Сократ, Архилох – труды еще многих других великих греков присутствовали здесь. Соседний стеллаж был полон латыни: Вергилий, Цицерон, Гай Юлий Цезарь, Апулей – и прочие столь ненавистные Ричарду римляне надменно золотились корешками. Библиотека была полна классической литературы, но присутствовали здесь и современные авторы: Уолтер Скотт, Оноре Бальзак и Гоголь. У окна стоял письменный стол, а в центре комнаты находилось несколько кресел. В одном из этих кресел сидел набивавший трубку Петр Андреевич, а другое было занято старым князем.

Это был человек несгибаемый – об этом можно было судить хотя бы по тому, что восьмидесятилетний возраст не смог хоть немного ссутулить Суздальского. Изборожденное морщинами неподвижное лицо и острый взгляд выцветших волчьих глаз, искрящихся безудержной силой, придавали старому князю вид несокрушимого колосса, каковым он, судя по царственной манере держаться, не только считал себя, но и являлся. Увидев Ричарда, он отложил в сторону «Северную пчелу», ласково улыбнулся и по-отечески произнес:

– Садись, сынок, давай поговорим.

Ричард сел. Князь продолжал:

– Как повзрослел, как возмужал, уж точная копия отца.

– Я помню, князь, вы приезжали к нам, – сказал Ричард, и сказал это не столько с тем, чтобы показать князю, что помнит и признает его, сколько с тем, чтобы сказать уж что-нибудь. Кроме Дмитрия, близкого друга маркиза, никто в Петербурге не говорил ему «ты». Но царственность, степенность разговора, бескрайняя, безудержная мощь, из которой весь был соткан хозяин дома, казалось, давали ему право говорить на ты с самим Господом Богом.

– Ты помнишь: это славно, – отвечал Андрей Петрович. – А сколько же тебе тогда лет было? Четырнадцать? Пятнадцать?

– Где-то так, – согласился маркиз, – во время вашего последнего визита.

– Как быстро пролетело это время… – задумчиво протянул Андрей Петрович, – теперь ты стал совсем как Уолтер, когда он был моложе. А твой отец – мой очень близкий друг. Я никогда не забуду, как он впервые явился в Зимний дворец на аудиенцию к императору. Александр встал и горячо пожал ему руку, а Уолтер сразу же сел в кресло, приглашая царя последовать его примеру. Да, твой отец – великий человек.

– Разве великие люди способны на предательство? – осведомился Ричард, поминая письмо, полученное от отца.