Собственно говоря, деньгами можно было назвать только две стодолларовые купюры, поскольку все остальное содержимое пачки представляло собой ровно нарезанные листы белой БУМАГИ. Ромик побелел, Юлька открыла рот, а Вика гневно воскликнула:

– Это же «кукла», дебил несчастный!

Тимофей судорожно проглотил слюну и трясущимися руками достал вторую пачку денег, потом третью… Собственно говоря, дальше можно было и не мусорить, а произвести элементарный арифметический подсчет: шесть пачек по двести долларов в каждой составляют одну тысячу двести долларов, но уж никак не шестьдесят тысяч (в подобном «фарте» наши друзья могли вполне соперничать с героями Донцовой и Акунина).

У Тимофея закружилась голова, поэтому он сел прямо на груду резаной бумаги и закрыл лицо руками.

– Это как же так получилось… – негромко пробормотал Ромик.

– Кинули вас, как последних лохов – только и всего! – гневно заявила Вика.

– И теперь я даже понимаю как… – не поднимая головы, медленно проговорил Тимофей

– КАК? – дружно воскликнули Юлька и Ромик.

– Очень просто. В тот момент, когда мадам Ложкина сунула в сумку пакет с настоящими деньгами, там уже заранее лежал этот пакет с «куклой». И у машины, в обмен на документы, она отдала мне именно его. Классическая комбинация, которую даже в кино показывали…

– Кретин! – взорвалась Вика. – Полный идиот! Всё, Юлька, собираемся, я ухожу от этого олигофрена. Он меня уже достал своим неизлечимым дебилизмом!

Она вскочила с кресла и принялась лихорадочно складывать свои вещи в дорожную сумку. Все остальные так заворожено следили на её действиями, будто ничего интереснее в своей жизни не видели. Когда сумка наполнилась доверху, Вика застегнула молнию и кивнула Юльке:

– Пошли отсюда! – затем гневно глянула на понурившегося Тимофея, по-прежнему сидевшего на полу: – За остальными вещами я послезавтра приеду! Прощай, ботаник! Носи платье, оно тебе очень идет!

Обе девушки уже вышли в прихожую, как вдруг Вика опомнилась и вернулась в комнату. Проворно наклоняя свой гибкий стан, она ловко собрала в кулак двенадцать стодолларовых купюр, после чего еще раз простилась:

– Гудбай, подруги, – и окончательно покинула квартиру.

Услышав, как хлопнула входная дверь, Ромик сел в кресло, взял бутылку вина и одним залпом допил остатки прямо из горлышка:

– Сколько же мы натерпелись из-за этой бумаги… Вдруг Тимофей вскочил на ноги и бросился к выходу.

– Ты куда? – удивился Ромик.

– Я остановлю её! Она не должна просто так уйти! – на ходу выкрикнул несчастный художник.

Ромик пожал плечами, посидел еще немного в одиночестве, а потом решил, что оставлять друга в таком состоянии было бы совершенно непростительно. Захлопнув входную дверь, он спустился вниз, вышел из подъезда и увидел Тимофея, угрюмо сидевшего на ступеньках крыльца.

– Ты чего тут расселся?

– Не успел я ее остановить! – пожаловался приятель. – Я даже не видел, на чем они уехали.

– Успокойся, и пойдем домой. Как говорится, утро вечера поблатнее. Тем более, пора бы и переодеться…

Тимофей повиновался. Друзья тяжело поднялись на третий этаж и подошли к двери. Ромик, который шел первым, посторонился, а Тимофей машинально потянулся к тому месту, где обычно находился задний карман брюк. Но на платье, естественно, никаких задних карманов не было и быть не могло, поэтому он лишь растерянно потрогал себя за ягодицу, после чего глянул на Ромика и дернул за дверную ручку.

– Ты что, захлопнул дверь?

– Разумеется.

– О черт! Да что же это за день сегодня такой! Когда же всё это кончится?

– А где у тебя ключи-то были?

– В сумке!

– А сумка?

– Там, на столике, – и Тимофей отчаянно треснул кулаком в дверь. – Ну и что нам теперь делать?