.

Современные авторы считают, что в ст. 1 Русской Правды содержится комплексная[84], или синкретичная[85], уголовно-правовая норма, целью которой является защита жизни и деятельности лиц, представляющих княжескую власть. Условно выделяемые две ее части дифференцируют ответственность исходя из мотива совершения деяния; в первой части статьи имеется в виду причинение смерти указанным в ней потерпевшим по личным мотивам, во второй – в связи с их служебной деятельностью. Этот вывод, в частности, основывается на сравнении наказания, предусмотренного за данные преступления. Последнее из них каралось вирой, размер которой по тем временам был огромен (40 гривен), он встречается лишь в двух статьях Русской Правды[86]. «Социальное неравенство при регламентации защиты жизни было весьма ярко выражено в “Русской Правде”», – писал А. Н. Красиков[87].

Особый интерес представляют ст. 19–23 Русской Правды. Он обусловлен по крайней мере двумя обстоятельствами. Во-первых, данные статьи относятся ко второй части указанного правового памятника, получившего в литературе название «Правда Ярославичей»; во-вторых, посвящены охране в том числе жизни лиц, служащих князю[88]; в-третьих, они являют собой своеобразный уголовно-правовой институт древнерусского законодательства[89].

Статья 19 Правды регламентирует ответственность за убийство огнищанина «в обиду». Словосочетание «в обиду» в историко-правовой литературе толкуется по-разному. Например, А. А. Зимин трактовал его как кровную месть[90]. Однако, по мнению Т. Е. Новицкой, указанная позиция по крайней мере нелогична. Кровная месть к этому времени еще не была отменена, следовательно, нельзя было за нее и наказывать[91].

Достаточно сложное объяснение рассматриваемого понятия предложено Е. Н. Щепкиным. Согласно ст. 19 штраф (80 гривен) платил сам убийца; более того, чтобы сделать наказание более ощутимым, закон запрещал общине помогать в уплате штрафа («а людем не надобе»). На этом основании автор утверждал: персонифицированность виры предполагает, что преступник известен. Следовательно, убийство «в обиду» выделяется не по мотиву его совершения, а по иному критерию, каковым в данном случае является личность виновного (например, в отличие от убийства в разбое, когда убийца не установлен)[92].

Скорее всего, законодатель все же имел в виду «убийство в отместку», что на современном языке означает убийство в связи с осуществлением потерпевшим своей служебной деятельности.

Как мотив преступления обида рассматривалась и в дореволюционной историко-правовой литературе. Так, по мнению И. Д. Беляева, сопоставление ст. 1 и 19 Русской Правды дает основание заключить, что при криминализации деяния законодатель исходит из мотива преступления, воли преступника[93].

По сути, также трактуют данную норму некоторые советские исследователи. Например, Н. А. Рожков считает, что словосочетание «в обиду» указывает на субъективную сторону деяния, характеризуя его как злонамеренное, заранее обдуманное убийство[94]. Аналогичного мнения придерживается Т. Е. Новицкая[95]. В целом соглашаясь с таким объяснением рассматриваемой нормы, А. Ю. Кизилов замечает: «…В методологическом плане ход их рассуждений выстроен не совсем верно – вместо того, чтобы, уяснив содержание мотива, раскрыть затем сущность всего преступления… они, напротив, шагнули назад, ограничившись констатацией… умышленного характера деяния. Действительно, говоря об убийстве, совершенном за нанесенную ранее огнищанином обиду, законодатель хотел подчеркнуть мотив преступления – месть… Однако подразумевается месть, которая была вызвана не личными мотивами, а предшествующей деятельностью по исполнению должностных обязанностей… Коль скоро повышенная уголовно-правовая охрана представителей власти есть явление общесоциальное, то логично предположить, что ее появление вызвано у всех народов схожими причинами – противодействием властной управленческой деятельности (в виде посягательств на ее уполномоченных субъектов) и, как следствие, стремлением со стороны государственной власти обезопасить себя от такого рода дезорганизующего воздействия посредством уголовно-правового принуждения»