Становой пока так и не воротился, поэтому врач принял решение подлечиться. Недаром же древние греки, или кто там ещё, говорили – врач, излечись сам…

Кумышка мягко легла на старые дрожжи, и опохмел плавно перешел в новую пьянку. Светловский вовремя не остановился, а деревенские прервать это безобразие не посмели.

Так продолжалось ещё почти два дня. Когда становой пристав возвратился в деревеньку, уездный врач уже был никакусенький. Он бродил по деревне и распевал похабные частушки. Откуда только их набрался? Впрочем, дурное дело – нехитрое.

Совместными усилиями становой и судебный следователь кое-как привели врача в чувство. Это так им казалось. Доктор на вид, вроде, и протрезвел, связно говорить начал, но кумышка у него даже в ушах булькала. Сердце колотилось как бешеное, а уставший организм требовал сна и покоя. Какая работа? Какое вскрытие? Завалиться бы на бочок и одеялком мягким сейчас укрыться…

– Где труп? – не с первого раза получилось выговорить у Светловского. Шершавый язык во рту уездного врача еле ворочался.

– В избе у Федора, – недовольно буркнул становой. Светловскому это ничего не говорило. Мало ли Федоров в России-матушке.

Специалиста по вскрытиям почти под руки проводили в арендованную на время избу. Тут его ожидала очередная неприятность.

– Рубль давай, – такими словами встретил его бородатый мужик, что переминался с ноги на ноги у покосившейся избушки.

– Что-то много… – поморщился уездный врач. – Полтинника за глаза хватит.

– Рубль, – стоял на своем хозяин убогого жилища, где предстояло проводить вскрытие. – Всю избу покойник уже продушил… Мочи никакой нет.

Светловский покопался в кармане. Рубля не находилось, хотя вчера он там ещё был.

Потерял? Опять потерял?

По пьяному делу он уже неоднократно расставался с содержимым своих карманов, но сегодня это его особенно сильно расстроило, так, что даже сердце закололо. Надо сказать, что боли в сердце у него на фоне приема алкоголя наблюдались и раньше, но сейчас – что-то очень уж сильно его прижало.

– На, подавись! – уездный врач всё же обнаружил серебряную монету с портретом Александра Александровича, но почему-то совершенно в другом кармане. Когда он её туда переложил? Этого он совершенно не помнил.

– Давайте всё же, господа, приступать будем, – проявил нетерпение судебный следователь. Ему в этой деревне совершенно некогда было лясы точить.

– Сейчас, сейчас, – пробормотал на это Светловский.

В избе, и правда, пахло очень неприятно. Судебный следователь, только в неё зашел, тут же как пробка из бутылки назад на улицу вылетел. Становой оказался более привычный к трупным запахам, только поморщился и Светловскому на труп указал. Приступай мол, доктор, нечего кота за одно место тянуть.

Светловский собрал все оставшиеся у него силы, взял в трясущуюся руку инструмент и подошел к двум сдвинутым лавкам, на которых лежал покойник.

Только-только врач наклонился к объекту судебно-медицинского исследования, как у него за грудиной словно ледяная железная рука начала сердечко сжимать. Сожмет и отпустит, сожмет и отпустит, сожмет и отпустит…

Светловского в согнутом положении словно заморозило. Даже чуть-чуть пошевелиться он боялся. Ему казалось, что даже ежели он пальцем немного пошевелит, то тут же на мелкие кусочки и развалится.

Так он и стоял.

Минуту, вторую, третью…

Видавший виды становой пристав при этой картине пришел в полное недоумение. Всякое у него бывало, но такое…

Только Федору было всё нипочем – он свой рубль получил и был всем доволен. Баба его потом в избе всё приберёт, со временем жилище проветрится, а целковый – вот он, ляжку жжет, в дело его употребить просится.