Обе эти цели существуют и в других религиозных группах, но уникальность квакерского подхода заключается в его акценте на роли молчания. Легко заметить, что у первой цели много общего с практикой личной молитвы. Это слово, как мы уже заметили, высоко ценится религиозно мыслящими людьми, хотя многие их них и считают его трудным. Но оно также может явиться непреодолимым барьером для других людей, которые чувствуют, что не понимают религиозного опыта. Я убежден в том, что если те из нас, кто приемлет религиозное отношение к жизни, как можно более честно объяснят, что мы подразумеваем, используя подобный язык, тогда многие светски мыслящие люди поймут, что их опыт не так далек от нашего, как им сначала показалось.

Чтобы подойти к пониманию природы молчания, составляющей основу квакерского богослужения, я попытаюсь сказать несколько слов о том, что имею в виду, когда говорю об исследовании сокровищ внутренней жизни. Хотя это звучит скучно и, возможно, неубедительно, на самом деле, у каждого есть собственный опыт такого внутреннего путешествия. Мы проживаем свою жизнь на многих уровнях, которые в разной степени присутствуют и действуют постоянно; некоторые из них осознанны, но большинство – неосознанны. Некоторые правильно называть периферийными, к другим мы применяем слово «глубокие».

Это проявляется, когда нам приходится принимать какое-либо решение. Можно привести простой пример. Я хочу выйти прогуляться и должен решить, надеть ли мне пальто и взять ли с собой зонтик. Учитывая неустойчивость нашего климата, мне следует дополнительно продумать этот вопрос. Для начала я смотрю в окно на небо. Предыдущий опыт подскажет мне, чего ожидать. Если рядом кто-то есть, я спрошу мнение этого человека. Мне, возможно, удастся вспомнить прогноз погоды, и я, определенно, учту приблизительное время, которое проведу на улице, а также и то, куда направляюсь. Эти операции моего ума происходят в быстрой последовательности: в действительности, я только смутно их сознаю, поскольку они превратились в почти автоматические реакции, через которые я прихожу к принятию решения. Никоим образом невозможно сказать, что я вовлечен в процесс глубокого размышления.

Сравните, что происходит, когда от меня требуется принять решение, от которого зависит вся моя будущая жизнь и жизнь моей семьи. Например, стоит ли мне переходить на новую работу, если при этом детям придется поменять школу? Правильно ли срывать семью с места, или нам всем нужно приключение? Происходит процесс, подобный только что описанной простой последовательности, но в этом случае задействованы все способности, которыми я обладаю; моя личность полностью вовлечена. Решая проблему, я знаю, что делаю это на всех уровнях, и, в конце концов, на самой глубине; процесс становится путешествием во внутреннюю сторону моей жизни.

Когда я оглядываюсь на подобное упражнение, меня, возможно, поразит ощущение того, что мое решение было принято в том месте, которое я могу описать только как глубину или центр своего существа, и посредством того, что, в конечном счете, было вне моего сознательного контроля. Это решение вполне могло быть и весьма рискованным, что я инстинктивно, равно как и осознанно, понимал. В то же самое время я убежден, что это не только лучшее решение, которое я мог тогда найти, но также и то, которое было для меня абсолютно правильным. Более того, в каком-то странном смысле, оно было дано мне свыше. Так что волнения долгих часов интеллектуальной борьбы, обсуждений и споров, плюс сумятица эмоционального напряжения, сменяются ощущением внутреннего мира. Видимо, это одновременно и превосходит обычный человеческий опыт, и все-таки неотделимо от него.