– Ах, папа, я тут умру от тоски…

– Ужель никъто тобе таковой ласковой доли не сподобит, – внезапно раздался, где-то совсем близко голосок. Тоненький, такой, наполненный еще большей печалью, чем ранее прозвучавшая в голосе мальчика. Верно от того, что просквозившие слова были переполнены грустью, а может даже и горем, Пашка ощутил их на собственной спине, так как под трикотажной, белой футболкой сверху вниз по коже пробежали вереницей крупные мурашки. А потом и вовсе неожиданно пронеслось прискорбное ух… ух… ух, словно поддерживающее испуганное у…у…у выдохнутое мальчиком, и тот же тонюсенький голосок вопросил:

– Чай, красен бархат во земле горит?

– Что? – переспросил Павлик, толком и не зная к кому обращать вопрос, так как во дворе никого не было. Впрочем, действуя не осознанно, он повернул голову в сторону, откуда и долетал голос, да к своему удивлению увидел маленького человечка, схожего со старичком. Пожалуй, что ростом не большего чем Пашкина рука, и больно худого, покрытого беленькой короткой шерсткой, которая чуточку курчавилась. У человечка и лицо, и ручки поросли той самой шерсткой, она покрывала даже лоб, щеки, нос, впрочем, даже сквозь нее просматривалась такая же белая кожа, впалые щеки, выступающие скулы, широкий нос и даже мелкие морщинки возле уголков глаз и на лбу. Густыми и длинными были волосы у старичка, лежащие на плечах спутанными завитками. Мягкая и окладистая борода дотягивалась до пояса, там перевиваясь с не менее длинными усами, заплетенными на кончиках в косицы. Одетый в красную рубаху (словно вышедшую с позапрошлого века и называемую косоворотка) навыпуск с длинным рукавом и стоячим воротом (застегивающимся сбоку на большую медную пуговицу), да широкие серые штаны, собранные в сборку у голенища, старичок был подпоясан ярко-синим шнуром с кистями на концах.

Он сидел на лавочке, свесив вниз свои маленькие не обутые ножки, стопы которых покрывала густая беленькая шерстка, помахивая ими вперед-назад.

– Толкую, чё красен бархат во земле горит, – вновь повторил старичок, то ли спросив, то ли уже и не надеясь, что его поймут.

– Ты кто? – едва выдавил очередной вопрос Пашка и весь, прямо-таки, вздрогнул, оно как до сего момента никогда не видел таких маленьких людей, если не считать того, что встречал их в играх, фильмах и мультиках.

Если бы мальчик любил читать, он бы знал, что этот разноцветный мир наполнен всякими чудесами и даль его не смыкается экраном монитора. А стелется она через луг в ближайший лесок, где перемеживается дубравами и березниками, оглаживает голубую водицу озера, касается темно-зеленой полосы болот, пробирается среди горных гряд, да плещется в темно-синем океане… А после движется по кругу виляя по каменным склонам горных массивов, сквозит по мшистым кочкам трясины, ныряет в водоемы, пробирается по чернолесью и краснолесью, да колышется в травах левад.

Но Павлик был занят лишь компьютерными играми и в той виртуальной реальности пропускал удивительные события собственной жизни, своего края, и самой Земли, всего того, что испокон века жило рядом с русскими людьми, с его предками и величалось – чудесами!

– Я-то, – удивленно протянул в ответ старичок и протяжно вздохнул, точно вопрос мальчика его огорчил. – Доброжил я, Домовой, Суседко, Сам, Доброхот, Кормилец, Дедушка, Батан, кто як мене величает. В сем обаче краю чаще кличут Батанушко. Значица – Батанушко я. Домашним духом выступаю. Незримый хозяин избы, хранитель очага и помощник семьи считаюсь. Токмо в нонешнем моем состоянии никой я не хозяин… дык тока, одно толкование. Тык чё касаемо красна бархата во земле кый горит? – вновь спросил домашний дух, сопроводив свою речь множественными вздохами.