Домашний дух торопливо поднялся на ноги, и, повернувшись в сторону деревенских домов, легонечко кивнул в ту сторону, будто на что-то указывая Павлику. И мальчик, не мешкая, и сам поднялся на ноги, да развернувшись, к собственному удивлению увидел, что и сама деревенька, проступающая в серости восхода только пепельными контурами садов, хозяйственных построек и домов, поблескивает золотистыми и голубыми огоньками. Их яркость, кажется, проступала сквозь стены жилищ, через стволы деревьев, опять же не мигая, а имея постоянное, непрерывное сияние.

– Что это? – едва слышно продышал Павлик, и даже в предрассветной сумрачности его глубокие серые глаза, с легкой сквозящей в них голубизной, точно отражающейся от лучей восходящего солнца стали еще больше, крупнее. Он теперь обернулся назад, оглядел справа и слева лежащие луговые травы и лесные просторы, наблюдая яркость зеленого, красного, серебристого света и впрямь ровно просыпанного на планету Земля из самого космического пространства.

И в тоже мгновение все пока единственно поющей, точно на одной ноте, из сада бабушки, птичке откликнулась другая, впрочем, ее «фи… ить» звучало более громко. Мальчик перевел взор на стоящего подле него Батанушку чьи длинные и густые волосы, лежащие на плечах спутанными завитками, как и само лицо, поросшее беленькой короткой шерсткой, мягкая борода, длинные усы и материя красной косоворотки были покрыты мельчайшими, голубыми огоньками, чьи лучики, расходясь во все стороны, создавали над ним светящийся полукруг, на вроде мыльного пузыря.

– Сиё духи, – пояснил Батанушко.

И в сиянии того голубого света, его белок, окружающий карие зрачки, и сам вроде как посинел. Он теперь поднял руку, и словно разрезая на части сияющий пузырь, очерчивая полукруг, не только по линии деревни, но и луга, леса, дополнил:

– Духи… Тутова домашние, тамка полевые, да лесные. Ужель-ка водяных отсель не видать. Дык вотка нас покель много… Обаче не меньче нас помирает, абы люди вырубают гаи, застраивают высоченными избами лузи и пожни, а деревеньки, иде мы отродясь и живем, бросают… Да тока не ведают люди, чё ежели мы усе помрем останется толды обок них одна нечисть. Зловредная, приносящая беды и хвори, губящая сам человечий род, – домовой смолк и тягостно выдохнув, опустил руку вниз, ровно кинув.

– А почему вы не живите в городах, там же есть парки, многоэтажные дома и дворы при них? – вопросил дрогнувшим голосом мальчик и на глаза его выплеснулись мельчайшие, как и сами облепившие хозяина дома искорки, слезинки. Крупные кусачие мурашки не только от витающей кругом прохлады, но и от услышанного наполнили все тело Павла и с особой силой шевельнули волосы на его голове, от осознания неизбежной гибели всех этих духов, столь ярко горящих в серости утра. Все пока еще горящих…

Небо сейчас наблюдаемо втянуло в себя остатки синевы, перекрасившись в пепельные тона и оставив на своем полотне, словно отодвинувшегося по линии смыка земли и неба, лишь тройку не более того мерцающих белым светом звезд. И так же разом, будто по единому указанию потухли сияющие огоньками в лугах, лесах и деревеньке духи, и даже голубоватый пузырь над домовым пригасил собственную яркость.

– Эвонти… як ты их величаешь, – протянул Батанушко, с ощутимым трудом подбирая слова, и его тонкий голосок сейчас звучал с тоскливым надрывом. – Высоченные избы, многоэтажки давнешенько нечистью заняты. Абы духов должно в жилище приглашать, а злыдни и сами явятся, проси не проси… Мы же, духи, супротив намерения хозяев никоим побытом не могем вторгаться без спросу в жилище. Да и коль у избе обитает нечисть и хозяин с ней не тягается, то мы никоим побытом у том жилище бытовать не будям, абы инакии мы… Нечисть злобна, мы добры, мы противны им. А касаемо города дык тамоди нетути простору… Нетути тамка лузи, иде полевые травы шепчутся, пожней, иде злаки машуть колосками, гаев с невылазными дебрями и болотными далями… Нетути тамоди места Полевику, Межевику али Лешему, Гаюну… Ужель-ка не толкую я о Луговом, кой травы ростит да косить пособляет… – Батанушко резко дернул взор влево и чуть слышно хмыкнул, кажись, подбирая забродившие в носу сопли, даже чуточку показавшиеся из левой ноздри зелено-переливающейся верхушкой. – Усё дурында таковой во кусте соседнем сиживает. Небось, вмале явится и будять нудить, ты токмо не дюже его жалей, – дополнил он.