Месяц, второй, третий… тут и учебный год подошёл к концу, а я по-прежнему нет-нет, да и вспоминала Тая. Порой так изводилась и страдала, до томления в теле и ломки в сознании, что впадала в какой-то транс, а в себя приходила только на берегу океана. Ночь, прохлада, а я… одиноко у воды стояла и вглядывалась в темноту воды.

Больная! Жертва стокгольмского синдрома, тоскующая по своему похитителю.

Да, это я!

Я взывала к нему, просила дать о себе знать. Заходила в ледяную воду, умоляя ответить, но Тайфун не отзывался. И я с разбитым сердцем возвращалась домой… в мир, в который так рвалась и который теперь мой разум отторгал.

И в котором, как ни странно опять не было места мне.

В школе у меня больше не было подруг.

Отец вновь погряз в работе. Сильно исхудал, много переживал и я серьёзно волновалась за его здоровье, потому что за это время у него случались срывы и приступы, заканчивающиеся больницей. На что папа отмахивался, что скоро всё образуется: только я выйду за Стэфана, дела выровняются.

Горько было в душе, но я пересиливала себя и улыбалась: для глаз посторонних, для глаз Стэфана, пока не научилась лицемерить настолько идеально, что начала сама верить в прекрасное будущее.

И Радмински это нравилось, а мне порой его убить хотелось, ну или сбежать от него на край света: он словно себя пометку сделал, меня за*ть, не в прямом смысле, так переносном.

Гиперопека, супервнимание, мегалюбовь.

Всё с приставкой «чересчур».

Это давило, душило, отвращало.

Даже мелькали глупые мысли переспать уже с ним, чтобы отвязался. Мол, видишь, девственница! Ты первый! Мой мужчина! А теперь дай свободы!!!

Но каждый раз что-то мешало: то звонок важный, то друзья, то место не подходящее, то самочувствие, то погода… Однажды мы гуляли на берегу океана с друзьями Стэфа, чуть хмельные, весёлые. Подкрадывалась ночь, и мы целовались с упоением под темнеющим небом, при огнях костра, в приподнятом настроении.

Радмински хотел. Он него несло желанием, чего он и не скрывал. Стэф что-то мурчал мне на ухо и гладил куда раскованней, чем обычно.

И вроде я уже начинала улетать от алкоголя и страсти, когда налетел ветер, а следом грянул гром и молнии шарахнули. Несколькими секундами позже обрушился дождь.

Стэфан смачно выругался и, проклиная погоду, меня за руку поволок к машине, но я не села. Пока его друзья со смехом и визгами носились по пляжу, собирая вещи и раскидывая их по свои тачкам, как чокнутая кружилась, позволяя себя ласкать прохладными струям… и это было… так правильно и желанно, что я даже обиделась, когда Стэфан меня из нирваны выдернул.

– Кому сказал в машину! – насильно затолкнул в тачку, вырвав из эйфории чувств. Когда сел сам, на какое-то время повисло молчание. А потом Стэфан предложил поехать к нему, продолжить. Я отказалась – момент прошёл, романтика и кайф, вечер тоже.

Радмински не скрывал разочарования и обиды.

Поцеловал мазано в щёку на прощание, и пригрозил, что в следующий раз его гроза и дождь не остановят…

Но потом это случилось. На выпускном…

Мирэя

Я была невменяемо пьяно, потому что…

Нет, отнюдь не от счастья, а скорее от обречённости, ведь приближался момент, когда Радмински потребует назначить дату. Он и без того меня этим «счастливым днём» время от времени донимал. И если раньше я любыми путями съезжала с темы, то услышанная несколько раз за вечер фраза «поступление в универ свадьбе не помеха», меня побудила напиться.

Так что веселья не помню. Я вообще мало что не помню, а те смазанные отрывки/обрывки, всплывающие в голове, скорее дурным сном казались. Но точно вечеринка из школы переместился сначала в дорогущий клуб, а потом… водоворот эйфории взрослой жизни закрутил, и я узнала, что такое секс…