— Значит, Стэфан... — отец сглотнул. Ему трудно давался разговор. — Не пытался от тебя избавиться?

— Что за глупость, пап, — миролюбиво фыркнула. — Из того, что помню, он не причём. Это я вышла наверх. А ещё до отправления канючила и задерживала. Волна была сильная, — сбивчиво бормотала, прыгая с мысли на мысль, старательно избегая подробностей. Что-что, а рассказывать подробности не собиралась. Не дай бог что-то о Тайфуне ляпну.

О нём никому! Никогда...

И лучше бы мне его забыть!

— То есть, если он придёт, ты с ним...

— Конечно, пусть, — улыбнулась ободряюще.

— Не представляешь, как я рад, что ошибался на его счёт, — с облегчением выдохнул отец и мотнул головой. — Я ведь был готов с ним судиться... И не верил его переживаниям.

— Он переживает? — подивилась.

— Я думал, он играл, чтобы меня запутать, разжалобить. Но видимо...

Обрадовалась ли я тому, что Радмински волновался из-за меня?

На самом деле к Стэфану у меня уже ничего не было. Я на него не злилась, не ждала. Мне не было больно из-за его «подруги» и его разговоров обо мне. Если честно... ВСЁ РАВНО! Вот прямо РОВНО!

Но чтобы парня не осудили за то, в чём он не виноват, была готова разыграть «у нас всё отлично». Тем более фраза «я был готов с ним судиться», напугала и вдохнула жизни. Потому что ссора с семьёй Радмински означала — не только расторжение помолвки, но и размолвку с влиятельными людьми!

— Да, как придёт, впусти, мы поговорим.

Нужно ли говорить, что однотипные показания мне пришлось давать несколько раз.

Складывалось впечатление, что я — не пострадавшая, а обвиняемая. Меня пытаются уличить во лжи, а я всячески обелить своё честное имя.

Хорошо, что отец глаз не сводил — только заметил раздражение и усталость, тотчас свернул работу полиции и дознавателей, и меня оставили в покое.

А на следующий день ко мне Стэфан пришёл.

— Я вас оставлю, — благоразумно вышел из палаты отец, и она на время погрузилась в тишину.

— Мира, я так виноват, — почти рухнул на колени Радмински, схватив меня за руку. На лице искреннее сожаление, а может... точнее — вернее, завуалированное счастье, что я одним росчерком сняла с него все обвинения.

— Прекрати, Стэф! Я тебя ни в чём не виню. Надеюсь, недоразумение уладится, и наши родители помирятся!

Не уверена, что отец бы чего-то добился кроме громких статей и ещё более крупной ссоры, но всё же для репутации Стэфана и его семьи наше примирение было куда приятней.

— Круто, что ты так думаешь! Я рад... что вернулась. Жива, здорова. И выглядишь, несмотря на заключения врачей, сногсшибательно. Так ты реально не помнишь?..

— Нет, — надоела эта тема и поэтому чуть грубее отрезала, чем стоило бы. — Вернее, мало что! Но тебя помню... Ты наверху в капитанской был... Смутно всё, смазано, но вроде... предупредить о волне пытался.

— Да, да, — закивал рьяно Стэф, но глаза слегка рассеянно бегали.

Ещё бы, я не уточнила, при каких обстоятельствах это случилось, и с кем он там был. О чём говорил. А он, как понимала, помнил и хорошо!

— Не представляешь... — он несколько минут жарко в красках распинался, как ВСЁ случившееся видел он. Как пытался меня спасти, швыряя спасательный круг. Как нырял за мной... В ШТОРМ! Как едва сам не погиб, но его ребята вытащили.

В общем, выслушивала его ровно, спокойно, а под конец заверила, что зла не держала, ведь сама виновата. Не он меня толкал, не он не умел плавать...

Поэтому вины за случившееся на него не вешала.

Когда ему об этом повторила с десяток раз, Стэфан посветлел, даже в глазах блеск благодарности появился. А потом он меня огорошил:

— Значит, у нас всё в силе? Между нами по-прежнему?.. — многозначительно умолк.