Из коридора крикнул:

– Я ухожу!

Она еле слышно ответила:

– Захлопни за собой дверь.

Я почему-то не сомневался, что она позвонит мне первая.

Так и вышло – на следующий же день.

Как будто между нами ничего не произошло, ласковым переливчатым голосом пропела:

– Саввочка, я так хочу тебя видеть. Приезжай.

– Извини, я занят, – ответствовал я сухо. – У меня дела.

– Ну хотя бы завтра? Ближе к ночи ведь ты не занят? Часиков в девять?

Да, как я справедливо замечал, сердце не камень! Бросил отрывисто:

– Хорошо.

А когда назавтра вечером шел от метро к Тониному дому, рядом со мной остановился знакомый «Мерседес Гелендваген». Тот самый, серый, с номером, который успел записать. Я, если честно, напрягся.

Оконце со стороны водителя растворилось, оттуда выглянул парень лет тридцати, который несколькими днями ранее устремлялся к Тониному подъезду. Он довольно миролюбиво обратился ко мне:

– Э, мужик, можно тебя на пару слов?

Я оценил перспективы: что мне предстоит? Поединок? Драка? Может, имеет смысл быстро сделать ноги?

Кругом, несмотря на вечер, полно людей, светят фонари, да и не стемнело еще толком.

– Да не боись, всё норм, – хмыкнул он, – просто поговорим. Седай в тачилу.

Парень не выглядел накачанным, тренированным гигантом, и если он не вооружен, шансы наши в любом случае пятьдесят на пятьдесят. А убежать всегда успею.

Я сел к нему на пассажирское сиденье.

– Тоня тебе просила привет передать, – хмыкнул он. – Я знаю, что ты с ней барахтался, но зла на тебя не держу. Если только на нее чуть-чуть. Но так надо было.

Я молчал.

– Помнишь, она тебя просила отдавать нам симки умерших людей? Или хотя бы номера их телефонов?

– Да, но я ведь сказал: не могу.

– А если я тебя попрошу, сможешь? Притом добавлю: предпочтительней симки не голытьбы, а покойников богатых. Ты ведь в состоянии на глаз, по виду квартиры и вдовы, отличить состоятельного жмурика от бедняка? Я знаю, что можешь. Все могут.

– За пятнадцать тысяч? Или сколько она там предлагала – тридцать?

– Ладно, имеются у меня и другие аргументы. Вот, погляди. – Он достал из бардачка конверт. Протянул мне.

Там было несколько черно-белых фотографий. Все однотипные, на одну тему. Снимали, очевидно, со скрытой камеры, которая располагалась где-то под потолком в уютном гнездышке Антонины. На них были изображены мы с нею. Голые, в постели. Ее лицо было заблюрено, мое, напротив, хорошо узнаваемо. У любого зрителя при взгляде на изображения не могло остаться ни малейших сомнений, чем мы с ней занимаемся.

– Понравилось? – усмехнулся парень. – Да, это шантаж. Если не станешь нам с Антониной помогать – фотки эти широко разойдутся среди твоих друзей и знакомых, включая, разумеется, жену и дочку. Все соцсети и мессенджеры будут ими полны. Итак?

Я немедленно, даже чересчур поспешно проговорил:

– Да, согласен.

Спать с Антониной мне больше решительно не хотелось.

Но работать на них я стал.

На следующий день приехал оформлять очередной заказ в респектабельную шестикомнатную квартиру в дореволюционном жилом фонде в Спиридоньевском переулке – с гобеленами, дубовыми дверями и камином. Покойник, восьмидесяти девяти лет, мирно отошел к праотцам в своей постели. К моему приезду его увезли в морг, а вдова, дама лет шестидесяти, стала деловито обсуждать со мной детали похорон. Ей хотелось сделать все «дорого-бохато».

Я заметил, что оба телефона, и вдовы, и покойного, лежали вместе с пультами от техники – видимо, по старой привычке, чтобы не искать в приступе склероза, – в вазе муранского стекла. Когда женщина взяла оттуда свой аппарат, чтобы ответить на очередной звонок, и вышла с ним в другую комнату, я схватил второй и с помощью скрепки вытянул оттуда сим-карту. Потом бросил аппарат обратно в общую кучу техники.