Славу взбесило ее письмо. Он очень любил море, любил свой город, чистый, праздничный от обилия кораблей в бухтах. Его смущало только то, что придется жить в квартире родителей и это их стеснит.

После резкой и почти враждебной переписки Слава приехал в Город и убедился, что очень соскучился по ней. Когда он вошел в ее комнату, там был Родионов, черноволосый невысокий парень с флегматичным и умным лицом. Ни о чем это, конечно, не говорило. Тем более что вели они себя очень естественно, как хорошие друзья и Родионов даже засиделся за полночь (соседки Зои уже разъехались) и принял участие в их разговоре. Зоя приводила свои доводы, Родионов, видимо, соглашался с ней, но говорил при этом о своем плавании на Туамоту и Фиджи в прошлом году. Он был океанологом.

То ли от желания поскорее остаться наедине с женой, то ли действительно убежденный ею, Слава согласился ехать в ее городок. Родионов ушел, и он тут же погасил свет.

И они стали жить в старом, деревянном доме, поделенном на четыре комнатки дощатыми перегородками, не доходящими до потолка, с печью посреди дома, с проклятой ночной тишиной, когда самый тихий шепот был слышен во всех углах.

По специальности устроиться не удалось. Зоя сидела в одном из отделов горсовета, а Слава мотался по области с теодолитом, делая съемки для скотных дворов, ферм и колхозных усадеб.

Родители Зои, как оказалось, не очень-то стремились переселиться в городскую квартиру из дома, где жил еще прадед тестя. К тому же после того, как противоположную сторону улицы выселили, об их улице забыли и начали строить в другом месте.

Все это тянулось лет пять. Пару раз заезжал Родионов, по пути из Одессы в Город. В Городе он женился и по полгода плавал на океанографических судах по различным океанам. Они иногда получали открытки из Сингапура, из Мельбурна, из Касабланки.

Зоя с возрастом не менялась, по-прежнему на ее белом, широком лице не было и тени морщин, а когда она одевала, ради интереса, старое, десятилетней давности платье, оно сидело на ней прекрасно. Слава начал полнеть и в командировках уже не отказывался выпить за компанию. Целый год он жил одной мыслью – дождаться летнего месяца, чтобы нырнуть в зеленоватую, до головокружения родную воду бухты и думать только «ах, как хорошо! как чудесно!» Может быть, и в глаза Зои он любил смотреть потому, что они были похожи на морскую воду.

Наконец, подошла очередь их дома. И снова Зоя, поддержанная тещей, твердо заявила, что разъезжаться не надо, родители уже старые и нуждаются в помощи. На этот раз Слава особенно не настаивал. Он представил себе только четырехкомнатную квартиру, где ничто из их жизни не будет прослушиваться и просматриваться, и согласился.

Сразу же после переезда, едва успели обставиться, Зоя сказала, что в этом году ей не дадут отпуска летом, поэтому она поедет в Ессентуки, есть путевка. Славу это даже обрадовало. Значит, летом можно отдохнуть по-настоящему, не будет всяких молчаливых недоразумений между Зоей и его матерью и вообще – хочется побыть одному.

Но и на следующий год Зоя уехала на Северный Кавказ, а после ее приезда начались непонятные вещи. Она стала считать деньги и выяснила, что он ежемесячно оставляет где-то около тридцати рублей.

– Ну и что? – сказал Слава. – Иногда выпьешь…

Подключилась мать Зои, и они вдвоем принюхивались к нему после того, как он приезжал с поля, и упрекали за каждую кружку пива. Затем Зоя вдруг заявила, что она была у гинеколога, и там ей прямо сказали – вам рожать да рожать.

– Я хочу ребенка, – сказала она. – Раньше – понятно, не было условий. А теперь у нас громадная квартира… Тебе надо пойти на экспертизу.