Пора, однако, написать и о мистическом проявлении, о начале писательской славы. Как-то в середине марта, когда все, и А.В. в том числе, устали от зимы и по дороге на работу и с работы думали с обидой о некой подлой Природе, злясь на нее за поздние морозы, его остановила у подъезда молодая женщина в валенках, в сером пуховом платке, в старенькой цигейковой шубке. Вначале А. В. показалось. что она в положении, но затем он разглядел при свете фонаря ее очень румяные щеки, по-детски, вверх поднятую губу и еще что-то, неизвестно что, отчего он точно понял, что девушка эта – дворничиха, что он ее где-то видел и что-то о ней знает. И ни в каком она не в положении, а просто – толстая, здоровая девка.

– Здравствуйте, А. В.! – сказала дворничиха.

– Здравствуй, – сказал А. В. и остановился. Обычно он ничему не удивлялся и не останавливался.

– А я к вам, – сказала дворничиха. – Мне бы письмо написать.

– Куда? – спросил А. В.

– А-а… не знаю. В газету?

– Ну, это… А что случилось?

– Да… В общем, тут так: техник-смотритель требует двадцать рэ за то, что я второй участок не могу как будто нормально убрать, а я убираю! Потом начальник вселяет ко мне одну… такую… ну – вроде меня, думает: эти будут жить до пенсии, как в общаге, и не пикнут, а я что, дура? Я же знаю, что это главный инженер ему напел, правда, я сама виновата, сделала вот так: – она шевельнула задом, – потому что снег шел и вообще, а он решил и начал… Да если даже ему! Что, за это вселять нужно? Я вас очень прошу, напишите письмо, А. В.! А то они меня стопчут!

Ну… – неопределенно сказал А. В. и пошел вместе с нею в красный уголок писать письмо в горисполком.

Удивительное получилось письмо. Необыкновенное нравственное здоровье угадывалось за простонародными оборотами речи, хотелось по прочтении этого письма вздохнуть с облегчением и даже утереть незаметно слезу из-за того, что есть еще, остались такие… большие… такие… честные, неуклюжие. добрые люди!

В следующий, и в последний раз эта дворничиха встретилась А. В. через месяц, в середине апреля. Как раз в это время единственный раз в году в городе появляется и быстро пропадает запах земли. Этот запах особенно мощен в сумерки и в это-то время А. В. и замечал чаще всего медленное придавливание уже названной нами юлы, ну… и так далее. И в сумерках же в середине апреля происходит вот еще что: если стоишь между домами, одуревший от запаха земли и всяческих невидимых вещей в воздухе и вдруг подымаешь глаза – а! Что там за дикая голубизна в окнах седьмого этажа? Вот в таком состоянии А. В. встретил дворничиху, которая на этот раз была в плаще.

– Ой, А. В.! – сказала она с таким нетерпением и радостью от встречи, каких Гаврилов до сих пор не встречал в своей жизни. – Ой, да как же вы меня выручили! Да вы знаете, как у меня хорошо пошло все!..

Здесь Гаврилов понял, что такое настоящая слава. И, видимо, чтобы не спугнуть ее, нахмурился и хмыкнул:

– Хм. Хорошо. Я рад. Рад.

– Ой, А. В.! – продолжала дворничиха со все возрастающим счастьем.

– Да как же мне вас… Ох, господи! – всплеснула она руками – А я уж пирогов с капустой напекла! Под подушкой, прямо полная кастрюля! И… – и она показала пальцами прямой угол и кивнула глазами, в наивной вере в неотразимость приглашения. Что-то еще было в этом кивке, А. В. вспомнилось сразу какое-то ее движение тогда, при той встрече. Ему сделалось неловко, мгновенно его стеснила одежда и дух стеснился, и в гордыне он лишь покачал головой, проходя мимо:

– Извини – дела. Не стоит благодарности.

И она не пошла следом, а улыбнулась ему в спину и негромко сказала слово, которого не должна была сказать: