– Да… Ты вот что, дорогой Егор Александрович… приезжай-ка ты со своими ребятишками ко мне в Академгородок… я ведь нынче там… да… – немного застенчиво пояснил Лапшин в ответ на мой удивлённый взгляд.

– Экскурсию обеспечу… А то давай ко мне, а? У нас там база невероятная! Там такие открытия совершать можно! Помнишь, о чём мы мечтали? – взгляд Лапшина загорелся. – Такие возможности! Егор! Ты себе представить не можешь! А ведь из нас была хорошая команда… Что скажешь?

– Скажу спасибо за ваше предложение, но школу подвести не могу. Я теперь классный руководитель десятого класса. Я бы сказал – удивительно гениального десятого класса, – улыбнулся я.

Геннадий Анатольевич нахмурился, а потом до него дошло и он громко и искренне рассмеялся. На него тут же шикнула дежурная медсестра, пристыдила за шум и неуважение. Лапшин смущённо извинился, подмигнул мне и шёпотом выдал:

– Ну что, коллега, теперь вы меня понимаете.

– Начинаю, – от души подтвердил я.

– Вот здесь мой телефон… и адрес… – Почемучка достал записную книжку и принялся писать, затем вырвал листок и протянул мне. Я взял, решив про себя, лишним не будет, в этот момент дверь одного из кабинетов распахнулась, оттуда вышла медсестра и, не глядя по сторонам, рявкнула:

– Беспалова чья?

– Моя! – после короткой заминки отозвался я. – Извините, Геннадий Анатольевич, рад был повидаться… Но мне надо идти, зовут…

– Да-да, Егор, конечно, ступайте… – тепло попрощался Лапшин. – Так я жду вас с десятым классом, – весело крикнул мне в спину педагог. – И подумайте насчёт моего предложения… работа в Академгородке – это мечта, а не работа!

– Обязательно, – кивнул я и скрылся за дверью палаты.

Я облегчённо выдохнул, едва дверь за мной захлопнулась. Рассеянно посмотрел на недовольную медсестру, которая что-то начала говорить, но мозг отказывался воспринимать звуки, всё ещё переваривая неожиданную встречу. Если так дальше пойдёт, придется безвылазно сидеть в Жеребцово. На всякий случай. С другой стороны, на всю жизнь от прошлого не спрячешься, рано или поздно оно меня настигнет. Хоть и не моё вроде бы, но всё равно.

Опять-таки, у Егора родители живы-здоровы. Они, конечно, на словах отказались от сына. Но я готов поспорить на зуб, что подобные сволочи в глубокой старости обязательно вспомнят про единственного кормильца, ещё и на алименты подадут на всякий случай, чтобы не отвертелся кровиночка от обязательств. Ладно, это всё лирика. Что тут у нас в настоящем?

– Вы меня слушаете, молодой человек? – сварливый голос ворвался в уши, выметая из головы посторонние мысли.

– Прошу прощения, милая барышня, виноват, растерялся, сильно переживаю сильно, – прижав ладони к сердцу, покаялся я.

– Какая я вам барышня? – тут же взбеленилась женщина бальзаковского возраста. – Выражения выбирайте, молодой человек.

– Девушка, милая, ещё раз извините! Голова совершенно отказывается соображать! Как моя… мама? – я постарался оперативно переключить внимание женщины на её профессиональные обязанности. Заодно мысленно отругал себя за невнимательность в разговоре. Опять словечко выскочило не из этого времени.

Я вежливо и со всем вниманием уставился на медсестру, которая вроде как даже смягчилась. Одновременно надеялся на то, что Мария Фёдоровна, которая молча лежала на дальней койке возле окна, не поинтересуется у дамы, кто я есть такой и почему называю её мамой. Пока спасало то, что мы с сотрудницей приёмного покоя разговаривали возле двери. И при всей склочности характера, который считывался с лица и позы, женщина не повышала голос, разговаривала относительно негромко. Видимо, чтобы не тревожить пациентов.