– Догадываюсь, – вставил я реплику, но Лапшин словно не заметил, настолько был увлечён, расписывая мне прелести жизни в Академгородке.

– Это же огромные возможности! Дети – наше будущее! И каким оно будет, зависит от того фундамента, что мы заложим уже сейчас. Ты понимаешь, Егор?

– Да, Геннадий Анатольевич.

Я его действительно понимал. Только до котлованов развалив советское образовательное наследие, в двадцать первом веке спохватились и оценили тот огромный масштаб работы, которую выполняли педагоги в Домах пионеров, на станциях юных техников, в клубах. Спохватились и начали восстанавливать.

В моём будущем времени стали появляться всякие там кванториумы, точки роста, проще говоря – детские центры дополнительного образования. Причём доходило до смешного: приходилось каждый день отправлять отчёты в гороно, в смысле, в управление образования, подтверждая, что учителя не разворовали технику из этих самых кабинетов. По другому я этот маразм объяснить сам себе не мог.

Смешно? А по мне так унизительно. Бесконечные проверки довели до того, что в некоторых школах эти оборудованные кабинеты, причём далеко не по последнему слову технику, если сравнивать с той же столицей, открывали только перед приездом очередной комиссии. Чтобы не дай бог не сломать чего-нибудь.

– А лаборатории! Ты представляешь, Егор, какие в КЮТе лаборатории! – продолжал вещать Геннадий Анатольевич, время от времени поглядывая в мою сторону. – Это же прелесть что такое! Мог ли ты мечтать о таком? А знаешь, что Егор, – Лапшин хитро на меня покосился. – Нам ведь увеличили количество преподавательских ставок…

– Геннадий Анатольевич… – посетовал я.

– Ну хорошо, хорошо, не буду переубеждать. Твоя позиция, безусловно, заслуживает уважения. Но ведь ты можешь на полставки… Зарывать твой талант в глуши…

– Я подумаю, – вежливо ответил. – Обещаю, обязательно подумаю. В глуши ведь тоже люди живут. И дети… талантливые, – заявил я чуть громче положенного.

Мне вспомнился Володя Свирюгин, за которого так переживал председатель. Товарищ Лиходед, да и директор школы уверяли меня, что мальчишка если не гений, то талант. Вот и воспользуюсь приглашением Лапшина, привезу ребят на экскурсию, покажу Академгородок и те возможности, которые он даёт. Глядишь, мальчишка загорится, пойдёт учиться в институт. А там чем чёрт не шутит, может, в моём десятом классе новый Капица учится. Или там Менделеев, я ведь так и не попал к Оленьке Николаевне на беседу.

– Извини, – смутился Почемучка, я даже не сразу понял причину. Дошло до меня минуту спустя.

– Все дети талантливы, это бесспорно, – пояснил Геннадий Анатольевич. – Заносит меня иногда, – педагог смущённо улыбнулся. – Главное, вовремя разглядеть талант! И узнать, о чём ребёнок мечтает. Это важно, Егор, – серьёзным тоном заявил Почемучка. – Понимаешь, Егор?

– Понимаю, – также серьёзно ответил я.

И я действительно понимал. С моей точки зрения, не бывает бездарных детей. Бывают взрослые, которые задавили в своём ребёнке мечту, то бишь талант. Сломали крылья, не дав им раскрыться.

– Желание у меня одно, Егор, собрать всех талантливых ребят в одном месте! Академгородок – это прям как мечта наяву. Город-сад! Лучший город на земле!

Лапшин даже зажмурился от восторга.

Вот так под восторженные речи Почемучки, под его ненавязчивые разговоры о переводе под его крыло мы и домчались до места.

Маленький кабинет-лаборантская Геннадия Анатольевича оказался полностью заваленным папками, книгами, бумагами, рукописями, какими-то макетами. Небольшой стол у окна с трудом можно было разглядеть из-за документов. Лапшин бочком пробрался к рабочему месту, пристроил портфель на подоконник, где стояла литровая банка с водой, чашки, надорванная пачка заварки.