– А что, если прячет?

– Предъявлю эти скелеты, – сказал Ватсон, – и за девочкой дадут меньше приданого.

Мы еще не доехали до Варанаси – знаменитого Города Света – как частный сыщик прошептал, что ему пора входить в образ, и был таков.

Вот уже три тысячи лет, – а? может, и дольше – Варанаси считается центром индуизма. В город на западном берегу реки Ганг ежегодно приезжают миллионы паломников. Одни посвящают молитвам и омовениям в водах «матери Ганги» лишь несколько дней. Другие остаются до конца жизни. Они верят, что умерев в черте древнего города, границей которого считается Панч-Коси-роуд, они достигнут просветления. Их душа попадет прямо на Небеса и освободится из вечного круга перерождений. Каждый день на берегах Ганга тысячами кремируют праведных индуистов. Кремация проходит на специально отведенных для этого обряда гхатах – крутых каменных ступенях, что ведут к реке. На закате в жутковатой тишине пепел умерших развеивают над священными водами. Я брел по лабиринту узких улочек, где было полно садху, попрошаек, озорных детишек и водяных буйволов. Звякали монетки в руках нищих, глухо били в похоронные барабаны, кричали велорикши, прокладывая себе путь сквозь толпу. Ноздри щекотал запах лепешек-пури, которые жарили прямо на улице за переносными прилавками, а еще – куркумы, корицы и кориандра, а еще – навозных куличиков, что сушились в тени возле стен.

Повсюду виднелись символы: над потайными дверями – свастики, у миниатюрных алтарей – светильники, заправленные топленым коровьим маслом гхи. Густой дым от сандаловых благовоний висел в воздухе над грязными проулками будто грозовая туча.

Я потихоньку продвигался вперед. Здесь все, кроме меня, понимали символы, все знали, как себя вести. И хотя мне не дано было постичь глубинный смысл всего происходящего, я был ошеломлен. Индия – грандиозный театр жизни, а в Варанаси разыгрываются самые выдающиеся пьесы из его репертуара.

Я направился к Дхоби-гхату, где, как я слышал, можно было найти жилье по сходной цене. После ночи, проведенной в экспрессе Фаракка, я не мог себе позволить дорогого жилья в Варанаси. Но в районе Дхоби-гхата гостиниц не было вообще. Слово «дхоби» в переводе означает «тот, кто стирает белье», то есть на этом гхате всего лишь стирают. Десятки мужчин месили белье, будто огромные комья дрожжевого теста. Они синхронно швыряли намыленное белье на каменные ступени гхата. В Варанаси проживает около пятидесяти тысяч браминов, и многие из них нанимают себе персональных дхоби – так они уверены, что их одежду не положат рядом с одеждой представителей низших каст.

Один из дхоби увидел, как я недоуменно озираюсь, и подошел ко мне. Лицо у него было плоским, как лопата, нос приплюснутый, руки по локоть красные от постоянной работы в горячей воде. Я спросил, не знает ли он, где тут можно переночевать, и он повел меня в свое однокомнатное жилище.

Его темная мазанка формой и размерами походила на перевернутую плетеную рыбачью лодку. Внутри было не продохнуть от пара. Зайдя в домик, дхоби первым делом протиснулся к набитому конским волосом матрасу и довольно улыбнулся.

– Дас рупиа.

– Десять рупий, чтобы спать на этом?!

Я осмотрел гнилой, кишащий блохами матрас, что лежал рядом с баком, где кипятилась рубашка брамина. По сравнению с остальной обстановкой он выглядел еще прилично. Над баками с одеждой поднимался густой пар – от него здесь все прогнило. Плесень настолько глубоко въелась в стены, что мне даже показалось, будто на ней вся хижина и держится. Отскреби плесень от стен – и вся постройка развалится.