Троица субстанции и атрибутов, или металогического, алогического и логического, действительно является сущностью, даже без внутренних отношений, которые предваряются сущностями, возникающими как таковые; но таким образом нельзя сказать, что она есть или что она имеет бытие. Сущность, помимо своей видимости, действительно существует, но она еще не есть; чтобы быть, она должна проявиться в бытии и сознании, чтобы существовать в них как основание бытия. Металогическое становится субстанцией или существующим только тогда, когда возникла реальная функция и через нее было положено нечто существующее, относящееся к субстанции как способу. Сущность может проявиться только в том случае, если моменты ее триединства будут связаны друг с другом логическим, или если актуализируются лежащие в ней возможные отношения; именно таким образом логическое одновременно актуализирует лежащее в сущности возможное отношение к тому, что им постулируется, но постулируется как противоположное себе, т. е. не как сущность, а как видимость. (Gr. IV. 75.) Бытие непричастно только как дремлющее, неактивное, чистое бытие без видимости; как только оно проявляется, оно есть, с одной стороны, внутреннее отношение трех его моментов друг к другу и, с другой стороны, внешнее отношение триединого бытия к двусторонней видимости. Как понятие Бога цепляется за свое отношение к миру, а понятие сущности – за свое отношение к проявлению, так и понятие Абсолюта цепляется за свое отношение к относительному. До сотворения мира Бог может быть всем остальным, но он не является Богом, ибо он становится Богом только через свое отношение к религиозному сознанию человека. «Чем было бы бытие, если бы оно не появилось!» Таким образом, и Абсолют, как не имеющий отношения, имеет свое понятие только в отрицании отношения, и это цепляется за оппозицию к реляционному или относительному, противоположному ему. Другой член каждой оппозиции также отменяется, когда отменяется один ее член, и таким образом отменяется сама оппозиция как отношение между двумя. Об абсолютном, выведенном из этой оппозиции, мы уже не можем сказать ничего, даже отрицания относительности, поскольку отрицание само по себе уже является видом отношения, как и всякое высказывание. Когда мы говорим об абсолютном, мы уже говорим о нем в его отношении к относительному, т. е. фактически о не-абсолютном. Абсолютное само по себе есть лишь категория референтной мысли, относительное понятие, которое имеет свое содержание только в своем отрицательном отношении к относительному. Все, о чем мы можем говорить и мыслить, уже релятивно, относительно, и все бытие есть связанность, даже сверхбытие абсолюта, который лежит за пределами бытия и сознания, но имеет свое бытие именно в том, что он выше и позади них, то есть в отношении к ним. Все разговоры и размышления заканчиваются отношением; все остальное – бездумное молчание. Искать бытие там было бы глупостью. (Gr. IV. 58.) (Gr. V. 139.)

Итак, если, с одной стороны, бесспорно верно, что всякое бытие, которое должно быть больше, чем сущность, должно быть связанностью, а с другой стороны, считается само собой разумеющимся, что всякая связанность есть лишь субъективный компонент человеческого мышления, то из этих двух предпосылок неизбежно следует абсолютный агностицизм. Ибо если все, что мы можем воспринимать и мыслить, есть лишь отношения, а отношения имеют лишь субъективную обоснованность и значение, то мы полностью вплетены в паутину наших субъективных ингредиентов; все, что мы считаем бытием, есть тогда лишь паутина самосплетенных нитей отношений, и там, где они прекращаются, для нас начинается непознаваемое, немыслимое, невыразимое, которое, если оно есть, не имеет к нам отношения, а потому так же хорошо для нас, как если бы его не было. Сплетенная нами паутина отношений ошибочно представляется нам как (179) познание бытия, не будучи таковым; там, где мы полагаем, что знаем, мы оказываемся в иллюзии, и там, где истинное познание только начинается, оно для нас и заканчивается. Абсолютный агностицизм в отношении того, что прежде всего следует называть знанием, и абсолютный иллюзионизм в отношении того, что предстает перед нами под видом знания, – это взаимозависимые обратные стороны одной и той же точки зрения. Нет никакой разницы, подчеркивать ли ту или иную сторону вопроса, отталкиваться ли от этой или от той стороны при обосновании своей точки зрения. Абсолютный агностицизм, основанный на относительности всякого знания и исключительной субъективности всех отношений, был реализован магометанской сектой мотекаллеминов, чтобы водрузить знамя ортодоксальной доктрины, полученной из откровения, на объявленное таким образом банкротство человеческого стремления к знанию. Субъективность реляционных понятий и относительность знания и бытия также играют важную роль в христианском номинализме, но не доводятся до его конечных последствий. Субъективность реляционных понятий недавно подчеркивал и Кирхман, но без признания относительности всего знания и бытия; именно поэтому он не пришел к агностицизму, а застрял в смеси наивного реализма и агностицизма. Хотя неокантианство подчеркивает субъективность всех категорий, оно не совсем основывается на субъективности одной категории отношения; оно расширяет свою точку зрения скорее со стороны иллюзионизма, и только некоторые его ответвления, отсылающие к ранней теоретической позиции Юма, пришли к агностицизму, которому, по крайней мере, не хватает мужества последовательности. Затем ричлианство возобновило попытку магометанского мотекаллемина в христианской теологии, с тем же намерением использовать агностицизм, чтобы отсечь любые научные возражения против догмы, а также дать возможность образованным людям вернуться к вере Церкви.