Ударил его кастетом прямо в лицо. И мое сердце облилось кровью.

Господи. Так не должно было случиться. Только не это. Зачем они так со мной — зачем? Что один, что второй…

— Нет! — вырвалось у меня в тот миг. — Пожалуйста, не надо!

Но Зверя понесло. Пока другие крепко держали моего поклонника за руки и плечи — не меньше четырех верзил по бокам. И еще один стоял у солдата сзади — обмотав его шею цепью, чтобы не увернулся от ударов, как на ринге.

Здесь работали правила Зверя. Даже не так… Здесь уже пошли звериные правила. Если ты покусился на альфа-самку, то будь готов за это ответить.

— На! — бил его Зверь опять и опять, рассекая металлом красивое лицо. — На, сука! НА!

А я стояла в паре метров от всего того кошмара, закрывая лицо руками. Просто не могла на это смотреть. А люди вокруг все так же молчали. Они смотрели, как убивают их фаворита. Но не в честном бою, а в качестве наказания — кары. За то, что Молот перешел черту. А за такое положена смерть. Только она.

Зверь бил его и бил. Опять и опять.

Наносил удары жестко, отчаянно. Вкладывая в каждое движение всю свою силу, всю агрессию, на которую был только способен. А Молот все терпел. Он получал по лицу ужасные удары, мне было страшно, что его убьют у меня на глазах. Потому что уверена, именно этого и хотелось в ту минуту Зверю — чтобы я видела, как наказывают перешедшего черту.

Я принадлежу только бандиту — только Зверю. Только ему и никому больше в этом мире. Так было раньше и так будет всегда. Даже желание сотрудничать с Молотом не весило ничего на фоне поцелуя. Ведь так он подписал себе смертный приговор — Зверь хотел забить парня до смерти. У всех на виду. Такова была задумка.

Но перед финалом надо было дать казненному последнее слово. Чтобы он признал свою вину и попросил прощения. Молил о пощаде, словно это хоть что-то означало для главы криминальной группировки.

— Сука… сука… — повторял Зверь, окончательно выдохшись. Он поправил кастет, который из-за пота и крови слетал уже с пальцев. И нанес еще один удар по израненной щеке. — Сука… мразь… подонок… ненавижу…

Басур взяла Молота за волосы, чтобы заглянуть ему в глаза. Тот был все еще жив и даже в сознании. Хотя и не мог стоять на ногах. Его держали — буквально распинали со всех сторон, как Иисуса на Голгофе. Вся эта кровь на груди и плечах — она была за страшные грехи. Такими их считал Король. А лично моего мнения никто не спрашивал. Я была подневольной, просто вещью. Не более того.

— Босс, он все еще живой.

— Эта сука меня слышит? — задыхался мой Зверь от усталости. — Он услышит мои слова?

— Думаю, что да, — ответил Басур. — Говорите. Я держу его глаза открытыми.

Смотрящий расширил глаза Молота, чтобы тот ничего не пропустил. А Зверь приблизился к жертве и спросил одну-единственную вещь. Точто то же, что спросила я сама.

— Нахуя ты это сделал, урод? Зачем? Какого хрена? Что с тобой не так, мудила?

— Хочешь знать причину? — едва шевелил губами Молот. Они были разбиты кастетом. Смотреть на это было больно. Но еще больнее для меня — слышать слова, которые доносились от этих окровавленных губ.

— Да, сучий потрох! Я хочу знать долбаную причину, мать твою!

— Мне просто захотелось…

— Что? — не верил Зверь в такой простой ответ. — Повтори-ка еще разок.

— Я просто хотел ее поцеловать… И сделал то, что хотел.

У Зверя вырвался смешок. Но отнюдь не из-за юмора. Его такая наглость просто пожирала. Все осознавали, что Молот не покаялся. Его придется наказать по всей строгости воровских законов. И это был конец.

— Значит… — тяжело дышал Король. — Значит, тебе захотелось поцелуев, пидор. Я тебя понял. Что ж… — схватил он Молота за волосы, чтобы сказать это прямо в глаза. — Надеюсь, тебе понравилось целовать мою Вику, потому что… Потому что это станет последним, что ты почувствуешь в этой жизни, паскуда.