– Ох, и сколько наших храбрых парней не вернётся назад! – сокрушённо воскликнула его супруга.

Лишь одна гражданка Прекорбен не присоединилась к общему хору.

– Не нужно напрасно тревожиться, гражданин, – строго заметила она трактирщику. – Ничего с вашим сыном не сделалось. Воюет как и все. А если желаете узнать про него, то вам следует обратиться в военное ведомство: туда все сведения поступают из всех четырнадцати армий.

– Это в Париже-то? – почесал за ухом озабоченный отец. – Обратиться? А как? Письмо писать, так я неграмотен. Самому ехать, так заведение не на кого оставить. Вот если бы вы, добрые люди, посочувствовали, вошли в моё положение, навели бы там справки, что и как… Был бы вам премного благодарен.

– Что до нас, – сказал Жервилье, имея в виду себя и супругу, – то мы едем до Эврё. А вот молодая барышня, которая сидит напротив нас, то она едет до самого Парижа.

Трактирщик с надеждой воззрился на Марию. Наша героиня никак не отозвалась, целиком занятая баваруазой. В самом деле, почему попутчик указал на неё, когда рядом сидит гражданка Прекорбен, которая не только едет в столицу, но и проживает в ней?! Или он считает, что у почтенной дамы и так полно забот, а незамужней девице нечем другим заняться в Париже, кроме как бегать по ведомствам и наводить справки о каком-то солдате?

Не только трактирщик, но и все собравшиеся некоторое время взирали на Марию, не прекращавшую, однако, свою трапезу. Гражданка Прекорбен протяжно вздохнула и вынула из своей сумочки записную книжку:

– Говорите имя и фамилию вашего сына, а также его воинскую часть. Я обращусь к мужу; возможно, он сможет что-нибудь разузнать.

«А кто у вас муж?» – хотела спросить аудитория, но в данный момент этот вопрос был неуместен.

– Записывайте, – оживился трактирщик: – Пьер Франсуа Ланс, девятнадцати лет, сын Жана Франсуа, уроженец Марше-Нёф, второй батальон департамента Эр. Высокий парень, видный такой, красивый. Волосы тёмные. Глаза серые. Что ещё?

– Достаточно, – молвила гражданка Прекорбен, закрывая книжку.

Обрадованный трактирщик велел своей жене принести корзину, доверху наполненную овощами и фруктами, которую с величайшей благодарностью вручил добродетельной даме. Прекорбен вздумала было отказываться от подарка, но её спутники стали горячо настаивать на том, чтобы она приняла подношение, да и супруга трактирщика не отступала: «Возьмите, пусть ваша дочка полакомится яблочками».

– Кстати! – встрепенулась Прекорбен, видя возле себя оставленную на столе недопитую деревянную кружку. – А где она? Ведь только что сидела на лавке и болтала ногами… – она тревожно оглянулась по сторонам. – Вы не видели её, граждане? Куда она подевалась? Анриет! Анриет!

– Не волнуйтесь, мамаша… – раздался вдруг густой бас, сопровождаемый топотом сапог, и в таверну ввалился кучер. – Ваша дочка играет на крыльце с хозяйской кошкой. А я за вами пришёл, граждане. Лошади готовы, извольте занять свои места. Пора ехать.

Пассажиры засуетились и поспешно бросились к выходу.

– А ты что же, Николя, – обратился между тем трактирщик к кучеру, – так и не промочишь горло перед дорогой?

– Не сейчас, дружище Ланс, – отмахнулся тот. – На дворе темень, хоть глаз выколи. Думаю, перегон будет не из лёгких.

– И то верно, Николя. Вези их со всей аккуратностью, слышишь? Хорошие люди.

Рассвет застиг дилижанс на длинном перегоне от Марше-Нёф к Ла-Ривьер. В утренней свежести лошади бежали резво и за каких-нибудь два часа покрыли расстояние, на которое при дневной жаре потратили бы пять-шесть часов, а то и больше. Путешественники уже перестали ощущать тряску: утомлённые после тяжёлой и беспокойной ночи они отдались сладкому сну, положив головы на узлы и на плечи друг другу. Никто в купе не видел, как экипаж пересёк реку Риль по ветхому деревянному мосту, построенному ещё при Людовике XIV и с тех пор несколько раз горевшему и утратившему все свои украшения – изваяния Богоматери и ангелов, кресты и небольшую часовню, построенную в честь святого Франциска.