– Скорость была просто сумасшедшей. Они выехали в субботу, а в понедельник утром должен был состояться революционный суд над бывшим прокурором. Мадам Байё буквально висела на плечах Аниса. Лошади неслись как ураган, ежеминутно подстёгиваемые кнутом. Из Кана выехали на заре, в одиннадцать утра были в Лизьё; в четыре часа пополудни миновали Эврё; вечером, не сбавляя скорости, оставили позади Мант, Муллан и Нантер, и ровно в полночь достигли Парижа. Всего за пятнадцать часов! Клянусь небом, такой скорости не знали даже персидские джинны, летающие на ковре-самолёте. Вот что значит женщина, спасающая мужа! Двоих лошадей загнали в дороге и они упали в Манте. Мадам Байё тут же купила замену у какого-то проезжего фабриканта, причём заплатила баснословную сумму. Она вообще не жалела денег. В Париже Анис повалился на землю от изнеможения рядом с издыхающими лошадьми, а этой аристократке всё нипочем. Тут же бросилась на приём к какому-то комиссару, разбудила его среди ночи и добилась своего. Учтите также, что она была тогда на сносях; по-моему, на последнем месяце беременности. Скажите, разве это не поразительный случай?! Правда, назад они ехали несколько дольше: двадцать два часа…

– Тем не менее, – заметила невесело Мария, – насколько мне известно, мсье Байё был убит.

– Верно, мадемуазель, – кивнул Флоримон. – Конец у этой истории трагичен. Мадам Байё успела вернуться в Кан до приговора революционного комитета, но не сумела предотвратить жестокой расправы. Её муж был выпущен из замка в десять часов утра, и ему оставалось пройти две сотни шагов до своего дома, чтобы заключить в объятия свою верную супругу и своего двенадцатилетнего сына, как на него набросилась разъярённая толпа, устроила самосуд и казнила его на площади Сен-Совер. Мадам Байё досталось лишь его безголовое тело…

– Какая грустная история! – вздохнула гражданка Прекорбен, утирая платком влажные глаза. – Вы всё-таки испортили нам настроение…

– Извольте, умолкаю, – молвил Флоримон, таинственно усмехаясь.

Через Лизьё дилижанс проследовал не останавливаясь. В окно Мария разглядела, как в стороне проплыла пара готических соборов с остроконечными шпилями и мелькнула голубая полоска реки Тук, усеянная рыбацкими лодками. Вдоль дороги тянулись невысокие двухэтажные здания, стоявшие, по старинке, к улице боком, а не фасадом. Лизьё был многим похож на Кан, только ещё более ветхий. Впрочем, политическая жизнь клокотала и здесь, и Лизьё удалось вписать в историю Революции немало славных страниц. В городе имелся свой патриотический клуб, также называемый Обществом друзей Свободы и Равенства. В феврале месяце местная Коммуна послала в Конвент петицию, предлагая перелить в пушки церковные колокола. Представители народа пришли в восторг и призвали всех брать пример с граждан Лизьё.

Ещё раньше, во исполнение декрета от 14 августа 92-го года, предписывающего уничтожать памятники, напоминающие о феодализме, местные патриоты предлагали разрушить во Франции все средневековые замки и насадить на их месте «сады Свободы». Несмотря на столь похвальный революционный энтузиазм, дружба с Парижем у Лизьё не заладилась. В апреле 93-го года местные якобинцы отказались исполнять воинственный циркуляр столичного клуба, подписанный Маратом. Это был тревожный сигнал для Парижа. В июне месяце, узнав, что канцы арестовали комиссаров Горы Ромма и Приёра, власти Лизьё пошли ещё дальше и стали отлавливать подряд всех парижских чиновников. 16-го числа за решётку угодил комиссар Исполнительного Совета Франкевиль вместе с супругой. 23-го июня его, правда, отпустили, но только после личного вмешательства министра внутренних дел Гарá. Министров в Лизьё ещё уважали.