Для нашей героини брошенные в огонь письма, речи, прожекты, брошюры были теми же самыми кораблями, связывающими её с прежней жизнью. Предавая их огню, она рвала с прошлым и устремлялась в будущее. Вперёд и только вперёд! Ни о чём не жалеть! Ничто не должно тянуть назад. Да и что такого замечательного было там, позади, в её прежней жизни, чтобы сожалеть о ней?
День за днём, вечер за вечером, – одна в этих замкнутых стенах, в сгущающихся сумерках, во мраке безысходности сколько дум передумала она, сколько раз приходила в отчаяние от бессмысленности своего существования, сколько раз тяжёлый комок подкатывал к горлу и слёзы ручьями текли из глаз! Так можно сойти с ума. Мария брала себя в руки и чрезвычайным усилием воли заставляла просохнуть глаза. Ведь она ещё так молода! У неё ещё всё впереди. Но что, собственно говоря, впереди? Что может уготовить судьба для представительницы обедневшего дворянского рода? Какую жизнь ей предстоит прожить? Жизнь прилежной дочери, покладистой супруги, доброй матери, мадам Буа-Мари, как того хотел отец, или гражданки Бугон-Лонгре, как советовала кузина, – встречать мужа, возвращающегося со службы или с хмельной пирушки, сажать его за стол, повязывать на его шее салфетку, подавать ночную сорочку, желать спокойной ночи, нянчить детей, хлопотать по хозяйству, варить варенье, отчитывать нерадивую прислугу, запасаться на зиму дровами, греться на солнышке в плетёном креслице, стариться, ворчать на внуков, принимать сердечные капли, слечь от паралича и умереть, – всё.
Для кого-то это и есть жизнь. Но только не для неё, кипучей и деятельной натуры, рождённой для бурь и раскатов грома, потрясающих землю от одного края до другого. Она ещё так молода! Обжигающая кровь струится по жилам и стучит в висках, сердце готово выпрыгнуть из груди. Такая нерастраченная сила коренится в её теле! Перед этой силой падут легионы. Ей не хватает только толчка, чтобы вырваться на волю, изливаясь широким потоком, сокрушая на своём пути все преграды. О боги света и тьмы, вложившие в неё эту великую неодолимую силу! неужели вы допустите, чтобы она зачахла, замурованная в четырёх стенах как в могильном склепе? Нет же! Если вы вложили её, то и сделайте так, чтобы эта сила нашла выход. О боги света и тьмы, укажите путь своей избраннице, и тогда она покажет, на что она способна! Тогда, быть может, вы сами всплеснёте руками от изумления, великие боги, и ваши уста застынут в немом восторге.
С этой молитвой Мария легла в постель, закрыла глаза и уснула. За окном тревожно стрекотали сверчки и ночная мошкара тщетно билась в толстое стекло. Плывущий по небу полумесяц цеплялся рожками за острые шпили собора Сен-Этьен. На столе в жестяной плошке, оплывая, догорала свеча. Мария забыла её потушить перед сном. Стояла тихая июльская ночь, – последняя ночь её безвестного прошлого и первая ночь славного будущего.
Жить ей оставалось всего девять дней.
Я заявляю и утверждаю, что она никогда ни единым словом не открывала нам своих намерений. И если бы мы могли ей советовать и руководить её действиями, то разве на Марата захотели бы мы направить её удар? Разве мы не знали тогда, что он настолько был поражён жестокой болезнью, что ему оставалось жить едва ли два дня. Склонимся же пред волей Провидения; это оно пожелало, чтобы Робеспьер и его сообщники были обречены на гибель задолго до того, как это случилось. И давно уже было ясно французскому народу, какая участь ожидает как коварных роялистов, так и честолюбивых тиранов.
Ничто не затмит нам тебя, о Шарлотта Корде! Напрасны усилия рисовальщиков-кордельеров, которые, сговорившись, пытаются обезобразить твои прекрасные черты; ты всегда будешь сиять пред нашим взором, гордая и возвышенная, благородная и целомудренная, какой ты останешься для нас навсегда. Ты сохранила эти достоинства в неприкосновенности, твой пылкий взор умеряла скромность. Этот взор блистал, когда ты нанесла нам последний визит накануне того дня, когда ты пустилась в путь, чтобы убить того человека, ужасные деяния которого не забыты до сих пор, сколько бы не старались затушевать и приукрасить его гнусности.