Райан говорил, что мы во многом схожи. Но нет, мы не похожи, его сердце всегда будет добрее. Я шла добровольно на жестокость, я хотела тьмы, хотела крови. Райан – нет. Он никогда не хотел убивать, калечить, мстить, проливать кровь. Он всегда хотел только света.

Крепко обвиваю и сжимаю его руки, лежащие на моих плечах и талии, пытаясь забрать хоть унцию боли, хоть что-то.

– Теперь моя очередь, – говорит Райан, целуя мою макушку и трепет от нежности пробуждается в каждой клеточке моего тела. – Как прошли последние учебные года в университете?

Улыбаюсь, когда окунаюсь в воспоминания. Да, мне было больно и тяжело продолжать учебу с ребенком на рукам, ещё и без Райана. Спасибо, ребятам, которые всегда были с Эйми, что помогло мне не сойти с ума. Но я жила, я была счастлива, зная, что этого хотел бы он для меня. Мой мужчина сделал многое, чтобы я оказалась в университете мечты, я не могла подвести его и ребенка внутри себя.

– На самом деле я была счастлива. Счастлива на лекциях, на практиках. Я чувствовала себя на своем месте, когда брала камеру в руки. Когда руководила процессом. Когда объясняла, как нужно отыгрывать актерам. Самой любимой частью было создание и обдумывание сюжета, – всю речь улыбка не сходила с лица, и я чувствовала, как мне в волосы улыбается Райан. Только благодаря этому мужчине я прожила одно из лучших времен своей жизни, и осуществила свою главную мечту. – Угадай на какой фильм мы снимали пародию на последних экзаменах?

Позади раздается хриплый смешок, мои собственные скулы болят от напряжения, доказывая, что этот момент настоящий. Я сжимаю кулак, проникая в кожу ногтями, чувствуя боль, значит не сон, не иллюзия.

– Дай мне подсказку, – горячее дыхание хриплого голоса раздается позади, кожа покрывается мурашками, и я дергаюсь от этого ощущения в его руках.

– Фильм, который ты ненавидишь, – как только эти слова слетают с моих губ, Райан начинает смеяться.

Настолько громко, искренне, что щемит в груди. Смеялся ли он эти три года? Улыбался ли?

– Не говори, что это Сумерки, – страдальческим тоном произносит, кладя одну руку мне под футболку. Его пальца обводят татуировку внизу живота, где шрам, напоминающий о прошлой жизни и напоминающий о том, что я обрела после череды боли.

– Это были Сумерки.

Он взрывается позади меня, его грудь вибрирует, и это лучший звук, который мне приходилось слышать. Не считая смех Эйми.

Черт, у меня с этим мужчиной есть общая дочь. Это всё ещё немыслимо. Я не знаю, как свалю ему это на голову.

– Расскажи мне два факта о своей матери и сестре, я совсем ничего о них не знаю, – задаю опасный вопрос, но это снимает напряжения с моего тела и убирает мысли о дочери. Сейчас не время думать об этом, сейчас время только для нас.

Наступает тишина и я уже начинаю думать, что Райан откажет, как делал это в прошлом, когда мы заводили тему о его семье, но через пару секунд за спиной раздается голос:

– Мама любит все, что связано с лавандой и выпечку. Эбби фанатка турецких сериалов и…, – прерывается, тяжело дыша. – И танцев.

Оборачиваюсь к нему, заставляя перевернуться на спину. Моя голова укладывается на его мускулистую грудь, руки крепко обвивают плечи и шею. Я поглощаю всю его боль насколько это возможно. Он не один. Я была рядом, и буду до последнего.

– Ты работаешь? – переводит тему, как делал это всегда, но я не злюсь. Я понимаю и принимаю его скрытность. Знаю, что на это есть причины и не могу его винить.

– Я фотографирую.

– Я горжусь тобой, тигренок, – целует меня в макушку, и я поднимаю голову на его груди, смотря в глаза осени.