От резкости моего вопроса, тарелка для пирога, которую мама держала в руках, падает на пол, с треском разбиваясь о плитку. Не обращая внимания на беспорядок, будто у нее нет на это никаких физически сил, мама устало вздыхает и подходит к окну, смотря на открывающийся ей вид заброшенного сада, и только тогда, наконец, начинает говорить:

– Эбби совсем перестала со мной разговаривать, если и скажет пару слов в день, это будет величайшим достижением. У меня не выходит заставить её заниматься упражнениями назначенные врачом, она мало ест, все время спит или притворяется, что спит только для того, чтобы я её не трогала, – мама опускается на пол с всхлипом, который усиливает мое чувство вины.

Я подлетаю к ней, прижимая в сокрушительные объятия. Мама продолжает плакать, уткнувшись в моё плечо, я успокаивающе глажу её по спине, которая содрогается от каждого всхлипа.

– Мне так страшно. Я боюсь потерять её, если уже не потеряла. Моя бедная девочка, которая не заслужила всю оставшуюся жизнь страдать. Как он мог так поступить? Почему? Почему не я? Лучше бы это была я, а не она. Мне ненавистна мысль, что мой ребенок страдает, а я ничего не могу с этим сделать. Я ненавижу эту беспомощность, – её слова заставили кровоточить рану, которая глубоко скрыта от посторонних глаз.

Это моя вина, только я должен страдать за эти грехи. Я должен был быть на месте сестры. Никто кроме меня, я заслужил этого. Я буду гореть в аду за то, что не смог уберечь Эбби, когда дал обещание.

– Мы не потеряем её. Я не допущу этого. Она встанет на ноги и все будет как прежде. Вы больше не пострадаете, я не позволю отцу даже взглянуть в вашу сторону, – от уверенности в моем голосе, всхлипы мамы немного стихают.

И я не лгу. Я выполню каждое отцовское извращенное и жестокое поручение, если это будет означать, что он и на дюйм не приблизиться к маме и Эбби.

Мы остаемся в этом положении пока её всхлипы окончательно не прекращаются. Пока мама не выпускает всю боль и не засыпает на моих руках.

Я поднимаю её на руки, на пути к спальне выключая духовку, она не будет счастлива, если её труды будут сожжены. Открываю дверь в спальню и кладу хрупкое тело на просторную кровать. Мама слишком сильно похудела, я вижу выпирающие кости в открытых участках свободного платья. Этот вид буквально разрывает меня изнутри. Я всегда старался их уберечь, но видимо недостаточно. Не в силах больше смотреть на последствия своих провальных действий, которые навсегда останутся отпечатком на моей семье, целую мать в лоб, шёпотом говоря:

– Я исполню все свои обещания, только я буду гореть за все грехи. Вас они больше не коснуться.

На пути к спальне сестры, застываю у двери в нерешительности. Преодолевая вину, которая душит меня, с тяжелым чувством в груди открываю дверь в комнату, где все усеяно фиолетовыми оттенками. Цветом, который напоминает о старой Эбби.

Она спит или просто притворяется, повернувшись к стене. Тихими шагами вхожу в комнату, присаживаясь возле кровати на корточки. Долгие секунды смотрю на её неподвижную спину, набираясь смелости сказать то, что давно сидит внутри:

– Прости меня. Прости за то, что страдаешь из-за меня. Прости, что не сдержал обещание. Но клянусь, никто больше не сделает тебе больно, пока я дышу, даже после, я позабочусь об этом, – хриплым голосом произношу, прикасаясь к пряди её шелковистых волос, таких же темных, как и у меня. – Прекращай так поступать с матерью, она сильно переживает. Позволь ей помочь тебе, мы сможем пройти через это, я найду выход. Все скоро станет как прежде, только доверься мне.