Ответ последовал резкий: «Подобные вопросы не в моей компетенции».

На следующий день, сразу после обеда, Соню вызвали в фабком. В комнате за столом председателя фабкома оказался незнакомый Соне молодой человек.

– Вчера вы были в МИДе, – начал он разговор. – Интересовались человеком по имени Джамал Зевар-Ага. Расскажите, какие у вас были с ним отношения, о чем вы говорили, когда встречались, были ли вы с ним в интимной близости.

– Мне бы не хотелось обсуждать эту тему, – робко возразила Соня.

– Вы, видимо, не понимаете, кто с вами сейчас разговаривает. Я сотрудник Комитета государственной безопасности. И вы обязаны отвечать на любые мои вопросы и обсуждать со мной любые темы, которые нас интересуют, – голосом он особо выделил слова «обязаны» и «любые».

– Мы просто дружили, – пролепетала Соня. – Он коммунист, я комсомолка, что плохого в нашей дружбе?

– Что в вашей дружбе было плохого, нам еще предстоит разобраться, – многозначительно заметил ее собеседник. А сейчас отвечайте на мои вопросы.

Позже она не могла вспомнить ни его вопросов, ни своих ответов. Казалось, земля уплывает из-под ног, к горлу подступил противный комок. В себя она пришла, только когда он поднялся, неловко, с резким звуком, отодвинув стул.

– А теперь слушайте меня особенно внимательно и запомните каждое мое слово. Вчера в министерстве иностранных дел до вашего сведения довели, что человек по имени Джамал Зевар-Ага никогда не проживал ни в нашем городе, ни в нашей республике. А посему и вы никогда впредь не будете ни разыскивать этого человека, ни интересоваться его судьбой. Сейчас вы напишите заявление, где обязуетесь выполнять неукоснительно это требование.

Х Х

Х

…Малыш родился длиннющий, смуглокожий, с темными волосенками на голове. Оформлять свидетельство о рождении она поехала одна. Сына назвала Роман, отчества дала своего отца, в графе «отец ребенка» красовался прочерк. Когда баба Сима прочитала метрику своего единственного внука, где значилось «Роман Ильич Лучинский», она прослезилась и, взяв кулек с ребенком, уселась на диване, прижав младенца к себе.

Мамочка, наш Рома тоже был Роман Ильич Лучинский, так что у него теперь появился племянник – его полный тезка и однофамилец. Разве я что-то не так сделала?

Все так, все правильно, – сквозь слезы приговаривала баба Сима. – Вот вернется Ромочка и будем мы их путать.

– Только бы вернулся, а там уж как-нибудь разберемся, не перепутаем, – еле слышно прошептала Соня.

На том все разговоры по этому поводу были прекращены в их семье надолго. Только после того, как на дядю Романа пришла похоронка, Ромку посвятили в историю его имени, ничего так и не сказав об отце.

Ромка младенцем был болезненным, то и дело попадал в больницу, и в палату вместе с ним укладывалась не мама, а баба Сима. Она и кровь ему свою дала, когда мальчишке потребовалось переливание, тем более, что и группа крови у них оказалась одинаковой. Дворовая детвора называла его просто Ромкой, мать не признавала никаких уменьшительно-ласковых имен и обращалась только «Роман», бабушка говорила то «Ромочка», то «Ромашка», на последнее он сильно сердился. Но все больше предпочитала говорить «сыночек». Он и рос с искренним, до поры, до времени убеждением, что у него две матери. Одну называл «мама Сима», другую «мама Шоня» – в раннем детстве шепелявил, а потом и сам, и все окружающие привыкли так называть Соню, да и она не возражала: Шоня так Шоня.

В округе каких только не было национальностей. И русские здесь жили, и узбеки, армяне, татары и евреи, азербайджанцы и украинцы. Годам уже к четырем Ромка свободно болтал на самых разных языках. С армянами здоровался «барев дзез», евреев степенно приветствовал «шалом алейхем», азербайджанскому приятелю, подзывая его, кричал «гяль бюра», воробья называл «горобец», а отправляясь в булочную за хлебом, неизменно осведомлялся у однорукого узбека-продавца: «нон иссыкми?» – хлеб горячий?