– Сюда! Сюда беги, дурень! – закричал ему Тирр.

Но дворецкий, казалось, его не слышал. Да и было уже слишком поздно! Хищно осклабившись, пес уже стремительно приближался к нему. Замерев, мы с Тирром наблюдали за происходящим с дерева. Перед нашими глазами разворачивалась жуткая картина. Пёс продолжал стремительно сближаться с дворецким. А тот объят был таким ужасом, что даже не в силах был вскрикнуть и лишь тихо шептал что-то пересохшими губами и безотчетно отступал назад. Пока не уперся в стену. Вжавшись в неё, он глядел остекленевшими глазами на пса. А пес уже и не спешил покончить с ним. Чувствуя беззащитность жертвы, пёс замедлил шаг. Словно желал растянуть наслаждение расправой.

– Он же сейчас сожрёт его, – прошептал Тирр.

Я тоже это понимал. Нужно было действовать. Я спрыгнул с дерева. У меня не было плана, но медлить было нельзя. На глаза мне попался увесистый кусок льда. Схватив его с земли, я размахнулся и швырнул в пса. Снаряд угодил псу в заднюю лапу. Вздрогнув, тот резко обернулся.

– Эй, страшила! – крикнул я ему. – Помнишь меня?

Глаза пса налились кровью. Огромная шея вздулась, а из пасти проступила пена. При виде меня пёс пришел в настоящее бешенство. Похоже, он меня помнил. Становилось не до шуток.

– Ты с ума сошел, – закричал с дерева Тирр. – Лезь обратно наверх.

Но времени забраться на дерево не было. Позабыв про дворецкого, пес ринулся на меня. Я продолжал медленно отступать. Не спуская глаз с пса, я засунул руку в карман и нащупал мешочек с перцем. Тем самым, что случайно просыпал на кухне в кастрюлю. Пёс теперь был в нескольких шагах от меня. В этот миг я почувствовал, что уперся спиной во что-то твёрдое. Дальше отступать было некуда. Сердце мое безумно колотилось. Пёс замедлил шаг. Он был так близко, что я мог чувствовать его зловонное дыхание. Пес разинул пасть … Не медля больше ни секунды, я бросил мешочек с перцем прямо в морду пса. Тот сморщился. Затем со злобным рычанием неуклюже повалился на снег и принялся кататься с бока на бок. Передними лапами пес старался стереть перец с носа. Вдруг он оглушительно чихнул! Затем еще раз! Еще раз! Он чихал не переставая.

Тирр соскочил с дерева. Мы вдвоем подбежали к дворецкому. Взяв под руки, мы повели его прочь из сада. От пережитого тот, бедняга, едва волочил ноги. Когда мы выбрались за ворота, Тирр запер их на замок, трижды провернув ключ в замочной скважине. А из глубины старого сада до нас все еще доносилось громкое чиханье свирепого пса.

* * *

Поднялся ветер. Верхушки деревьев тяжело раскачивались. В стороне темнели стены поместья. Все случившееся казалось странным сном.

– Дорогу знаешь? – спросил Тирр.

– Пролезу между прутьями в ограде. Я уже так делал.

– Интересно, что внутри башни, – произнес Тирр задумчиво.

– Да уж, – ответил я.

Воцарилось молчание. Мороз начинал пощипывать пальцы. Только сейчас я заметил, что где-то потерял свои рукавицы.

– Ладно, я пойду, – сказал я.

– Удачи, – ответил Тирр, глядя куда-то в сторону.

– И тебе, – сказал я.

Я был уже далеко, когда до меня донесся голос Тирра.

– Эй, Уалий, – крикнул он.

Я обернулся, но в темноте уже не мог его различить.

– Чего? – отозвался я.

– А ловко ты уделал пса!

Снова наступила тишина. Высоко надо мной потрескивали от мороза стволы елей. Я зашагал домой.

Глава IV. На краю земли

Дни я проводил в мастерской, помогая отцу. Зажав в глазу увеличительное стекло и тихо бормоча себе что-то под нос, он подолгу мог неподвижно сидеть за столом, склонившись над часами. Удивительно было наблюдать, как ловко справлялись с отверткой и пинцетом его крупные пальцы. Шестеренки и пружины послушно оживали под его руками, а вот мне наотрез отказывались подчиняться. Мне не хватало отцовского терпения. От долгой кропотливой работы у меня начинал чесаться нос. Я ерзал на стуле. Непослушные винтики то и дело предательски выскальзывали у меня из рук. Рано или поздно все начинало меня раздражать. И я никогда не понимал отца, говорившего, что работа успокаивает. Единственное, что нравилось мне, было тиканье часов. Их в мастерской было множество. И у каждых была своя мелодия. Особенно любил я звук больших настенных часов с маятником, стоявших в углу. Их крупный ровный ход ясно выделялся среди остальных. И другие часы, казалось, равнялись на них.