Свет костра падал им со спины, но в яме царила темнота.

– Ты кто?

Запинаясь вовсе не от страха, спросил Белый.

– Сенька, да это я, дед Федор. Сосед твой.

– Гы. Гы-гы. – Утробно гоготнул Семен. – Ты, как туда?

– Как, как. Кверху каком. Помогите выбраться.

– Жди. Щас. Веревку найдем.

Веревка лежала у костра рядом с лопатами. Но пламя так заманчиво играло на стекле бутылки, что мужики снова присели на свои, заранее облюбованные места.

– Чо, деда вытащим, али как? Во хохма будет, Дмитро принесут, а место занято.

– Люди.

– Во, неугомонный. Придется вытащить, а то из деревни кто прибежит. Вон собаки то гвалт подняли.

Самый младший из Небарак и не очень-то верил в то, что говорил, ему просто было жалко деда.

–Давайте вытащим. Бог с ним, а то действительно душу богу отдаст, грех на нас ляжет.

Ну, ладно, еще по одной и вытащим.

Не закусывая, Белый взял веревку и подошел к краю могилы.

– Лови, старый, привязывайся. Можешь за шею, выдернем.

Веревка скользнула в яму. Дед поймал конец и, понимая, что за козлом все равно придется лезть, решил, освободить из плена сначала товарища по несчастью, а потом уже выбраться самому. Наматывает веревку козлу на рога и приговаривает; «Терпи казак, а то мамой будешь», не рад козел, башкой мотает, а куда денешься, не на подводной лодке. Завязав задвижной шток, дед крикнул;

– Тащите.

Сам стал подталкивать козла сзади.

– Терпи, терпи козел….

– Эх, ухнем. – Не столько упираясь, сколько командовал Семен, любитель не поработать, а покряхтеть. Веревка скользила между его ладоней. Братцы старались на славу.

Белый наклонился к могиле, что бы подхватить деда. Но в багровых отсветах костра на него наползала черная рогатая морда с выпученными глазами.

– Ме – е – е.

Выразил свое неудовольствие происходящим козел

– А – а.

В ответ коротко вскрикнул Сенька Пегий. Всхлипнул, пытаясь вдохнуть воздух, но попытка отозвалась острым шилом в груди. Тяжело осел, не удержался на краю и навзничь свалился в могилу. Братья увидели как чудище из могилы, утянув Семена, скребло острыми лапами-копытами по рыхлой земле на краю могилы, добираясь до них. Бросив веревку, сшибая оградки, набивая шишки и синяки, бежали они через кладбище. Светились окна, горел фонарь у единственного магазина, который работал круглосуточно, в клубе стадом козлов орала дискотека. Изодранной одеждой, исцарапанными мордами, Небараки насмерть перепугали продавщицу, глянувшую на них сквозь маленькое окошко в двери.

– Т-т-там.

Гуля показывал оттопыренным большим пальцем сжатой в кулак руки себе за спину, за которой стоял больше похожий на варнака, чем на деревенского забулдыгу старший брат Паленный. Окошечко захлопнулось. Любопытство погубило кошку и Танька, чуть приоткрыв его, сквозь щелку всматривалась в сумрак коридорчика.

– Т-т-там.

Продолжал заикаться Гуля, не зная как сказать, что там и где это там. Выручили подростки, подошедшие за пивом. Какая дискотека без пива, или без «Штопора», «Отвертки», «Вертолета»? Чем они отпаивали Гулю с Паленным не суть важно. Но какая может быть дискотека после ужастика рассказанного братьями? Вооружившись, чем попало, от осинового кола до дедовской двустволки орущей, они визжащая, хохочущая гремящая пивными банками, толпа отправилась на кладбище.

В лучах мощных фонарей дед рядом с козлом казался маленьким, оба щурились от яркого света. К губе козла прилип бычок-окурок, казалось, что он не щурится, а озорно подмигивает банде подростков веселившейся на краю могилы. В позе зародыша, зарывшись в угол ямы по самые уши, от этого и того мира спрятался Сенька.

Все это было б так смешно, когда бы не было так грустно. Помянали Дмитрия три дня всем селом, кроме деда. Поминали как положено; с бабьим плачем, потом песнями и закончили дракой. Дед поминать зарекся на всю оставшуюся жизнь. И на кладбище – ни ногой. Зарекайся, не зарекайся, но старик с козлом надолго стали достопримечательностью села. Так сказать, былинными героями. Семена только старые друзья по забывчивости назовут порой Пегим, ведь после этой ночи стал он Белым, что вполне соответствовало его фамилии Белецкий, той седине, которая покрыла его от макушки до пяток. После бани, как князь Серебряный, покрытый инеем выходит Белый на мороз, только шкура на лысине розовато просвечивает, но это мелочи, по сию пору Сеня заикается, и на кладбище тоже боле по своей воле ни ногой. А история же со временем обрастала все новыми подробностями. Брешут люди. Все было так, как я рассказал, и если ее расскажут по-другому, то знайте, врут. Беззастенчиво брешут.