–Чего ему не жилось? Тяжелого в руки не брал, дурного в голову. Живи – не хочу.

– Во, во. Не забот, ни хлопот. Ни детей, ни бабы.

– Ну, ты не скажи. Нюрка Таньке из-за него все давеча волосенки повыдергивала.

– Это не то. Одинокой бабенке всегда прислониться хочется. А он хотел?

– А он сидел. Вот про ментов говорят, стоят на охране правопорядка. Дмитро то в ВОХРе, то в ЧОПе на этой самой охране, на этой самой … всю жизнь честно просидел.

– Теперь шипишку будет охранять не тяжкий труд. Належится, отдохнет.

– Все там будем.

– Ну, не чокаясь.

Захрустели малосольными огурцами. Есть свое очарование в ночной выпивке у костра. Когда водка наливается на слух, закуска кусками, ломтями, а пламя, таинственно создавая уют, освещает только круг сидящих. Не страшно ли ночью на кладбище? А кого бояться? Под этим крестом покоится дед Кузьма, в той могилке бабка Марфа, вокруг все свои лежат. Кого бояться? На Радуницу с утра пашут, в обед пьют, вечером пляшут. Мертвые не завидуют и не обидятся, если живым сродникам хорошо.

–А изба кому? Да и в избе добра немало.

Озадаченно спросил седой, одетый в допотопную телогрейку, сидящий на разливе Сенька. Вопрос видно давно его мучил, но задать все не было повода.

– Найдутся наследники. Кому то же платил алименты. Да и наши бабенки живого поделить не могли, а добро мертвого поделят, у нас не спросят. А Дмитрию все равно теперь. За упокой его души.

Буль, буль, буль. По три буля на кружку и пустая бутылка присоединилась к своим сестрам. Михаил Небарака вытащил из костра недогоревшее полешко, прикурил, прищурив от едкого дыма глаз.

–А ты заметил? Лежит в гробу как....Ну…, как…? Нет, лучше, чем живой. Похорошел. Выбрит, в белой рубашке, в галстуке. Хоть сейчас под венец.

– Так три дня не пьет. Ты не пей и ты похорошеешь.

– Ну, сказанул.

– Отпил он своё и жена у него сейчас одна – Безносая.

Ночь свое брала. От реки потянуло холодом. Между березовыми стволами сливаясь с их белизной крался туман. Становился гуще, тяжелее. Старый, огибая оградки могил, путаясь в густой траве, кустах черемухи, уже подходил к костру, когда земля ушла из под ног и он рухнул в яму на что-то мягкое, лохматое. Оно рванулось из под него вверх, проскребло отвесную стену и с комьями земли свалилось обратно на деда. Что-то острое прошлось по его ребрам, над ухом мекнуло и козел, узнав хозяина, прошелся шершавым языком по его щеке, уху, шее.

– У, черт рогатый.

Узнал и хозяин безмозглую скотину, попавшую в готовую яму для могилы. Как не пытался старый, но дотянуться до края не мог. Вверху сквозь полосы тумана подсвечиваемые неверными, играющими сполохами костра просвечивали звезды. Со дна ямы тянуло сырым земельным холодом.

– Помогите. Люди. Люди. Помогите. Люди.

Заблажил дед. Ведь до костра то осталось всего ничего, какой -то пяток, другой метров.

–Люди.

Когда дед с шумом свалился в яму, ужинавшие решили, что обвалилась стенка или осыпалась земля с края могилы. Такое бывает. Окончательно подчищать и убирать могилу всегда приходилось незадолго до похорон. Мертвые уходят в землю, но земля живая и будет жива, если только мы сами не убьем её. Земля дышит, истекает черной нефтяной кровью, а когда ей делают очень больно, она вздрогнет, зашевелится, пытаясь стряхнуть обидчиков, как лошадь надоедливых насекомых.

– Люди.

– Во.

Один из братьев Небараков по кличке Паленный едва не выронил стакан.

– Помогите.

Теперь все трое повернулись в сторону могилы, откуда доносились крики о помощи. Выпитое придавало им смелости. Да и кого бояться? Они не первую могилу вырыли, и не один литр выпили под кладбищенскими черемухами.