– Да иди ты со своими советами! – снова махнул рукой мастер и стал во второй раз усердно накачивать камеру.

– По-о-о-х, по-о-о-о-ох, по-о-о-о-ох… – из последних сил старался двухцилиндровый компрессор под вытаращенные глаза двух попугаев.

– Дурак! Трави воздух, за 10 атмосфер на приборе перевалило, о себе, если не думаешь, хоть нас пожалей! – лихорадочно забились в клетке две птицы. – Ты же прибора не видишь! Он сзади тебя! Сзади, это со стороны твоей широкой спины, тебе нужно смотреть в обратную сторону…! – в панике надрывался второй попугай.

Ещё чуть-чуть, и крыло встанет на место… Крыло стало уже выправляться, мастер довольный уже расплылся в улыбке.

– Бах! – с хлопком крыло встало на место. – Бабах!!!!!!!! – через тысячную долю секунды взорвалась камера волейбольного мячика.

Оборона прорвалась с другой стороны. Этот взрыв был такой страшной силы, что Борька получил тяжеленную такую контузию. Попугаев смело вместе с клеткой, в мастерской посыпались стёкла, а по всей деревне завыли собаки. В разбитые стёкла полетели снежинки…

У мастера из носа текла кровь… Но он нашел в себе силы, что бы геройски подняться. Еле переставляя ватные ноги, он вытащил из шкафа большую кувалду, которую называл почему-то женским именем «Мария Ивановна» и принялся ей громить свой «новый» автомобиль.

– Сука!!! Достал всего, бл…!!! – с кувалдой в руках выплёскивал он отрицательные эмоции, его дурь стала принимать неимоверно высокое напряжение.

Автомобиль он громил до тех пор, пока на нём не осталось живого места. Нет! Мать Борьку родила не от трактора! Он русский был человек, его сила заключалась в силе характера.

Так он оказался на приёме к врачу…

А яркое солнышко тем временем перешло в истеричный, заразительный смех, который ещё долго висел над землёй звонким, малиновым колокольчиком.

Андрей Днепровский – Безбашенный.

10 декабря 2008г

(Москва 2 часа 29 минут, за окном идёт дождь)

В этой новелле нет ничего кроме юмора, так уж случилось, что всё произошло именно – так!

+ + +

Ранним, осенним утром, когда яркое солнышко, лаская землю своими лучами, уже поднялось высоко в небо, на станции Зима, что привольно раскинулась далеко на Транссибе, в пристанционном дворе серьёзно решили колоть свинью. Пятачковая была редкой породы по кличке Хавронья, что таким размером взяла, прямо – громадина!

Как всегда по традиции свинобоем пригласили кузнеца Гаврилу, на счету которого душ свиных и телячьих было погублено столько, что он и сам не знал, сколько…

– Мне точно в рай уже не попасть… – кручинился здоровенный Гаврила.

На свеженину заранее пригласили родню, друзей и знакомых, а водки и вовсе было закуплено, просто от вольного.

Тот двор, где предстояла суровая экзекуция, представлял собой прямоугольник метров двадцать на сорок, обнесённый новым глухим забором из крепкой сосновой доски, пришитой на добрые гвозди. Во двор выходила веранда с крыльцом, хлев, в углу двора стояла летняя кухня с кирпичной печкой, конура для собани, ещё там была небольшая калитка из штакетника в палисадник.

Под чутким командованием деда Сергея, на крыльце дома и на веранде тусовались, гудели и гужевались все приглашенные гости. У деда Серёги пока ещё трезвого на груди сияли ордена и медали трёх войн и ещё одной революции. Под началом у деда Серёги были две бабки, две толстые Акулины, тётки, дядья и дале по рангу. Все суетились в приготовлениях: кто-то грел воду на печке, кто-то торопливо накрывал стол, кто-то готовил брезент с паяльными лампами, а кто-то точил и без того острые ножики.

На дворе атмосфера царила серьёзная и деловая, можно сказать, даже праздничая, для всех, кроме свиньи, которая протяжно вздыхала, душой чувствуя неминуемую погибель.