Индия сказала, что я привыкну жить в бесконечных сумерках, хотя мое зрение начнет портиться, а кожа станет пепельно-бледной. Вскоре у нас с Мэлоди на эту тему появилась несмешная шутка, выставляя вперед руку вместо приветствия, она серьезным тоном спрашивала:

– Яичная скорлупа или слоновая кость?

– Кость, ты в ширину вылитый слон.

Доминике не повезло совсем, ее от природы приятный кофейный оттенок кожи в сумерках выглядел серым, словно кожа мумии. Только Индия находила такие сложности исключительно с положительной стороны:

– «Ах, кто бы не желал проводить время в такой романтической фазе дня, как сумерки» – блаженно рассуждала она, пытаясь убедить меня в очаровании ночного плена.

Может быть это и звучало убедительно, не длись фаза сумерек всего пару часов и, если бы на смену ей не приходила тьма, навевающая депрессию и бессознательную тягу к убийствам. Спустя неделю я приноровился посещать ванную комнату с фонариком и щеткой в зубах, не отпрыгивая от каждой тени, выраставшей на стене. Спустя месяц хозяин мотеля перешел с энциклопедии про бабочек на справочник начинающего грибника, весь стол его был заставлен архипелагом слипшихся свечей, похожих на кривые зубы. Свет от лампочки над лестницей постепенно тускнел, пока не погас вовсе. Менять лампочку никто не стал.

Обжившись, я узнал, что каждый прибывший житель, если он селился в Центре, получал рабочее место и зарплату специальными фишками, которые котировались только в пределах Центра. Так Главная Башня ограничивала перемещения своих жителей, неофициально закрыв квартал от жителей прочих кварталов. По двойному тарифу, но фишки в Центре можно было купить, так что местным все равно приходилось косо наблюдать, как свалочники шныряют по их подворотням. Из других кварталов люди тоже обменивали фишки, покупали или даже крали, ведь только на фишки можно было купить «кофейные абонементы» и беззаботно сидеть при электрическом свете, представляя, вместо него ослепительную яркость и тепло солнца. В элитных районах даже были кафе, стилизованные под пляжи, но их быстро закрыли, потому что люди сидели там часами напролет, влазя в кредитные долги, а при попытках выдворить их из заведения, цеплялись за стулья и стволы пальм, восклицая на одном лишь им доступном языке бреда, что их несправедливо их пытаются выселить с райского острова. Грабежи бывали и среди своих, со стороны тех, кто всячески игнорировал любые попытки Центра дать им работу.

В центре занятости мне нашли работу в местном Парке Развлечений «Джеллилэнд». Каждые выходные сюда, словно огромная желейная масса, стекался город: люди чавкали и жаловались, промахивались мимо урн и издавали крики на частотах, которые принимают только совы. Иногда среди них сновали одинокие, мрачные дети, жующие липкую сладкую вату или сосущие красный леденец в форме сердца, они угрюмо смотрели на меня и растворялись в толпе прежде, чем ко мне приходило желание дать им подзатыльник. Длинными зигзагами горожане образовывали очереди к каруселям, лоткам с хот-догами, игровым автоматам, фургонам с мороженым, туалетам, пунктам обмена денег и абонементов, словом, ко всему, к чему можно было образовать очередь, и особенно ко мне. Уже как месяц я развлекался тем, что нажимал по несколько часов красную кнопку запуска и представлял, что взрываю себе мозги. Со стороны, конечно, это выглядело, будто я добросовестно привожу в действие огромную высотку, которая резко поднимает и опускает вниз орущих от страха людей. Этот аттракцион пользовался огромным спросом, он грохотал, как сумасшедший и как минимум раз за вечер, кого-то на нем тошнило, а бывало он вообще зависал в процессе, и мне приходилось механическим путем возвращать несчастных на землю. В один из таких дней мы с Индией стояли, наблюдая, как оранжевый цвет сменяет красный в радужном спектре, бегущем по рельсам американских горок: