Я медленно поднял руку, открыл было рот, затем опустил руку обратно на стол:

– То есть, по вашим словам, выходит, что из города не уехать? – медленно проговваривая каждое слово спросил я.

– Именно – осмелев, ответила Мэлоди.

– И что у вас тут постоянно темно?

– Да, все так – устало ответила Индия, ее злость, вспыхнувшая минутой ранее, куда-то выдохлась.

– Темно в смысле… постоянно темно? – переспросил я, все еще ничего не понимая.

– Слышал что-нибудь о белых ночах? – начал Геллерт – так вот считай, что солнце укатилось от нас так далеко, что по расстоянию и оттенкам серого мы скорее ближе к поверхности Меркурия, нежели к Луне.

– Но с чем это связано?

Геллерт пожал плечами:

– Никто не знает, просто темно и все, очень короткий световой день.

Я скептически облокатился на стол и подпер щеку рукой.

– А вы в курсе, что каждый полюс Урана находится 42 года в темноте, а потом 42 года на солнце? Может у вас тоже аномальное отклонение оси? – предположил я, не торопясь пока отбрасывать даже самые неправдоподобные теории.

– Тогда всего каких-то 42 года, и узнаем – похлопала меня по плечу Доминика, поднимаясь – чао – бросила она – мне еще сегодня нужно раздать корм голодным пташкам.

– О чем это она? – тут же настороженно спросил я – лучше признавайтесь сразу, если в городе есть какие-нибудь человекоядные крылоперы.

– Крыло… крылокто? – переспросила Мэлоди.

– Кажется, он имеет ввиду мутировавших птиц – тихонько ответил ей Геллерт – к несчастью, здесь таких нет.

– Так что там насчет Урана? – усмехнулась Индия, ее, очевидно, эта беседа начала забавлять.

Насчет Урана… Всего каких-то 24 часа назад я был на планете, где солнце, огибая световым днем земной шар, встает на Востоке и садится на Западе, а что теперь? К прочим переживаниям я угодил в аномалию, которая, кажется, кроме меня больше никого не волнует.

– Что насчет осадков, снега? – допытывался я, будто летчик перед рейсом,

– Ээм – замялась Мэлоди – по вечерам бывает ветрено.

– Точно – с неподходящим энтузиазмом покивали остальные – вечерами сильно холодает.

– Насколько сильно? – подозрительно спросил я.

– Не ниже температуры тела – отмахнулась Индия – что ты придираешься?

– Что я придираюсь?! Вы в курсе, что такое положение дел это вообще-то ненормально!

– Мы в курсе – хмуро ответили они.

– А дождь тут когда-нибудь был?

Все задумчиво посмотрели друг на друга, при этом Мэлоди занервничала так, словно в ее обязанности входил контроль погоды.

– На моей памяти нет – ответил Геллерт, он почесал подбородок и вопросительно посмотрел на Индию.

– Нет, никогда.

Я пытался оставаться бесстрастным, но мое лицо начало само по себе сжиматься в недовольно скорбную мину.

– Не видел вечером луну или месяц… – предпринял я последнюю попытку.

– Тоже нет – извиняющимся голосом ответили они.

«Должно быть местный небосклон забетонировали – подумал я – и теперь тут вечно будет кружить циклон отчаяния и депрессии, что ж, подходящая погода для моего племени».

Заметив, как сникло мое настроение, желающая выставить город в лучшем свете Мэлоди, обморочно подняла глаза к потолку, и из симпатии к ней, я смягчился и попробовал пошутить:

– Ну и отлично, что без дождя, ведь я не захватил с собой зонтик.

Лицо Мэлоди засияло, она посмотрела на остальных, призывая разделить радость вместе с ней, как будто ее личное счастье напрямую зависело от настроения окружающих. Остальные сделали вид, что слышали ложь и похуже.

Вторая ночь, лишенная тягот усталости, прошла ужасно. Я лежал на кровати и прислушивался к каждому шороху в стенах мотеля. Ночная жизнь здания напоминала метроном со множеством интервалов и стрелок, каждая из которых вступает в свою очередь. Сначала в кране начинала капать вода, потом с крыши раздавались звуки, похожие на скрежет когтей, и в последнюю очередь подключались обертона шарканья мистера Баффина, который, судя по громкости, расхаживал прямо у меня под дверью. В напряжении я прислушивался к каждому щелчку и мышиному писку, и уставая от бдения, засыпал под утро. От недостатка сна в голове у меня все снова стало перемешиваться. Ситуация, в которую я попал, казалось, должна была разозлить или озадачить меня, и я даже постарался направить гнев на дядю с тетей за эту несправедливую ссылку, но понял, что мне все равно. День сейчас или ночь, темно на улице или светло, жив я или мертв, какая в сущности разница.