– Где ты бродишь? Тут водитель в панике звонил. Не может отыскать твоего слепого. Там микрорайон сплошная Третья улица строителей. Выйди на связь срочно, – отрывисто скомандовал шеф. И тут же вертевшейся поблизости Инне Леонидовне: – А вы, почему не в аппаратной? Через пятнадцать минут запись первой программы. Глистопопуло вон уже в студии сидит, вертится, ёрзает, как будто ему задницу его же скипидаром помазали.

– Но ведь ещё осветители, – робко показала рукой Инна Леонидовна на пару мужиков, переругивающихся при установке приборов.

– Ходят в рваном кителе, – недовольно пробубнил начальник. – Не волнуйтесь, достанется всем, и по самые гланды. Шасть в аппаратную я сказал! – и снова к Серёге: – А ты что стоишь? Ты уже слепого своего на поводке вести должен.

Дважды повторять не надо. Серёга мигом растворился в суете. Созванивался с водителем, долго объяснял ему дорогу, потом дал номер Антонина. Потом ещё раз созвонился, убедился, что выехали. Потом накоротке пересёкся с мужичками из «Хаты с краю». Те успокоительно заверили:

– Не, у нас тоже бардак не лучше вашего. Все эти Мчечиславы с Доброчпохами, у каждого содержания на три копейки, гонору на три рубля. Пока в одну кучу соберёшь, да отрепетируешь… Свои заморочки.

По всем законам жанра звезда реалити-шоу появилась при первом её упоминании.

– А что, я не понял, в первой программе я просто как декорация сижу? Своим присутствием рейтинг на халяву людям делаю? – Мчечислав выказывал кураторам своё пафосное фи.

– Ты своим рейтингом девочек пугай, а перед нами болтать им не надо, он у тебя большой и бессмысленный, – далее чуть спокойнее, как с маленьким: – А сейчас попил водички и сел на место. Молодец, хороший мальчик.

Кстати, и приглашённых зрителей начали уже рассаживать. Серёга решил не отсвечивать и рванул к выходу, встречать Антонина.

Серёга вышел на улицу, закурил. Только сейчас понял, что с утра в студии безвылазно – мелочь за мелочью, пять часов кряду ни присесть, ни задуматься. Только сейчас, когда морозный, колкий воздух будто ёршиком нутро прочистил, опять стало страшно. Неформулируемый страх, безотчётный. Думал даже опять слепому позвонить, отговорить его ехать, пробки, мол, плохо себя чувствую. Стал набирать номер, сбросил. Закурил третью сигарету кряду – раньше даже когда волновался, такого не случалось. В голове прокручивалось: «Не могу на программу. Плохо кончится», упавшая вывеска, улыбающаяся железная бурёнка, кровь на улыбке. Съёжился от внезапно подувшего ветра. Решился позвонить снова. После долгих гудков голос Антонина:

– А мы уже на подъезде, пара перекрёстков осталось, – ровный голос, ни радостный, ни пугливый.

Серёга хотел ещё о своих опасениях сказать, уговорить слепого что-нибудь придумать, но вместо этого уныло произнёс:

– Хорошо, я около студии вас встречать буду, шофёр знает где.

Зашёл в помещение, выдохнул. «Да и то верно, – подумалось, – как перед начальством потом выплясывать, почему я эфир сорвал? Будь, что будет. В конце концов, это, как его, золотое сечение уже перейдено». Пять минут отупелого ожидания. Наконец шум за окном. Серёга выбегает встречать. Машина притормозила, открылась задняя дверь. Сначала рука с зеркальцем появилась, будто ощупывает его на расстоянии. Потом голос Антонина раздался:

– А ты не бойся! Самое лишнее дело – бояться. Помоги хоть выбраться. Ноги-то у меня никудышные, больные.

Серёга наклонился, протянул руку. Слепой, тяжело отфыркиваясь, с трудом вылез. Серёга до того ни разу не видел, как Антонин ходит: с одышкой, нелепо волоча правую ногу, почему-то поминутно вздрагивая плечом. Он провёл его позади декораций сразу в гримёрку. Запись программы с Григоропопуло по-видимому уже началась. Из студии несло каким-то кисловато-едким запахом. Серёга, как довёл до нужной комнаты слепого, сразу у гримёрши поинтересовался: