Тут при упоминании своего имени проснулся старик Лексеич и сказал:
– Про министра – прально! То, что водка подешевела, – это хорошо, а вот что слово запретили – эт как? Правильно написали! Надо запаковать в конверт и в министерство это выслать! Или прямо Путину! Что, Путин, штоле, не матерится? Уверен, что матерится, и еще как! Наш человек!
– Он все больше намеками, – сказала я. Вместо этого слова говорит про половые органы дедушки. Или иногда – бабушки.
– Не слыхал, – сказал Лексеич солидно и с какой-то даже обидой за Путина. – Правда, и мата от него не слыхал. Может, он только между своими?
– А у вас есть рассказы про Путина? – спросил Василий.
– Есть. Но такие… критические как бы… Типа иронические. Как, помните, у Зощенко Ленин ел чернильницы…
Василий рассердился:
– Как это можно есть чернильницы? Чушь какая-то! Не смешно. Человек государством руководит, а вы смеетесь. Нехорошо.
Тут пришла медсестра и говорит:
– Ложитесь. Штаны снимайте. Уколы делать будем. А вы, женщина, рассказывайте в другом месте о том, кто ест чернильницы, а кто – нет (она слышала конец разговора). Больница – дело серьезное. Шутить будете дома.
Депардье против тунеядцев
«Белорусские тунеядцы» (вон почему-то Депардье на них ополчился, поддержав закон об их штрафовании) звучит так же абсурдно, как, например, «туркменские водолазы».
– «Казахские графоманы» звучит более органично (сказала мама и посмотрела на меня выразительно).
Приключения красного чемоданчика
Ехала в маршрутке – с красным чемоданом.
Чемодан я поставила впереди, около шофера, – так он и стоял, одинокий бесхозный красный чемодан.
Тут зашла активная тетка и говорит:
– Чей чемодан?
– Мой, – сказала я.
– А в нем что?
– Книги.
– Какие еще книги? – спросила тетка подозрительно.
– Одинаковые.
– Одинаковые книги в одном чемодане?
– Ну да, – сказала я. – Хотите покажу?
– Давайте, – сказала тетка.
Я открыла чемодан, и тетка увидела три мои одинаковые книги.
– А зачем одинаковые? – спросила она в недоумении.
– А вдруг у них есть какое-то отличие? Вот я их и сверяю.
Тетка как бы незаметно покрутила пальцем у виска.
Потом спросила:
– А про что книги-то?
– Про разное.
– Одинаковые книги про разное? – спросила тетка, явно довольная тем, что поставила меня в тупик.
– Но это же лучше, чем разные – про одинаковое, – произнесла я раздумчиво-философски.
– Не спорю, – вдруг согласилась тетка. – А кто такая эта Диляра Тасбулатова?
– Черт ее знает. Наверно, тетка – судя по имени.
– А может, дядька? – вдруг сказал парень рядом со мной. – А косит под тетку. У меня приятель пишет женские романы и посылает их в разные редакции под именем Шэрон Джонс. Но до Диляры Тасбулатовой фиг додумаешься: наверно, это все-таки настоящее имя.
Тетка говорит:
– Для настоящего это имя тоже какое-то дикое, особенно фамилия. А вот имя я такое даже слышала – у нас в парикмахерской была уборщица Диляра.
– Не Тасбулатова? – спросила я.
– Не-а. Алиева, кажется.
– Может, это ваша уборщица и написала эти книги? – спросил парень.
– Не исключено. Она вообще была какая-то странная. Потом уволилась.
– Точно она, – сказала я. – Она для того и уволилась, чтобы писать. Там, кстати, много про уборщиц всяких и консьержек. Про алкашей тоже есть.
– Фи! – сказала тетка. – И зачем такое читать?
– А вы про что любите читать? – спросила я.
– Про любовь, – убежденно сказала тетка.
– А я – фэнтези, – сказал парень. – А вы – про алкашей и уборщиц? – обратился он ко мне.
– Исключительно. Про любовь мне неинтересно.
Тут тетка завопила, что проехала свою остановку, и вышла.
Парень покосился на меня и сказал:
– Я вот тоже про любовь не люблю. Скучно.