Наконец Виктория сказала, что проедется по округе на своей машине с опущенными окнами, а Люси решила отправиться с ней. Они пошли к машине и выяснили, что окна и так открыты. А Кексик спит на заднем сиденье.

– Надо было закрыть окна, когда ты вернулась домой прошлой ночью! – закричала Люси на сестру. Потом она бросилась к ничего не подозревающему коту и, заливаясь слезами, прижала его к груди. Кексик повис у нее в руках, моргая от солнечного света, несколько удивленный ее страстью. – Бедный малыш! – рыдала Люси, зарывшись лицом в его мех.

– Ничего себе – бедный малыш! – возмутилась я, внезапно почувствовав себя усталой и опустошенной из-за всей этой истории. – Он же не был там заперт! Наверняка он залез туда ночью, потому что замерз, и с тех пор лежал себе, пока мы тут мучились и звали его! Он нас просто проигнорировал! И мы столько сил потратили, чтобы осушить пруд!..

– Мама! – вмешалась Виктория. – Представь, а если бы он и в самом деле был в пруду!

Спасибо большое, я и так представляла себе это все время, пока мы выкачивали воду. А также представляла, что он лежит в какой-нибудь канаве, что его сбила машина или что он опять наелся средства от вредителей.

– Да. Конечно. Но ведь его там не было, правда? – огрызнулась я.

Наступил вечер, и идти на работу было уже поздно. Я почистила духовку.

На следующее утро машина не завелась. Я напомнила ей твердо, но ласково, обо всем, что сделала для нее за последнее время. О том, сколько денег на нее потратил Пол. О том, в каком свете она выставила меня перед мастером из Автомобильной ассоциации, а также о том, что я все равно люблю ее. Я обещала ей, что если она перестанет дуться, я починю ей бампер, как только у меня будут время и деньги, и даже приделаю как следует табличку с номером. Я добавила, что понимаю, как обидно должно быть машине, когда у нее номер подвязан веревочкой. Но мне очень нужно, чтобы сегодня она завелась. Пожалуйста. Пожалуйста! Она все равно не завелась, я вылезла, хлопнула дверью и прикрикнула на свою мучительницу. Она будет ездить с номером на веревочке всю оставшуюся жизнь, если мое слово еще что-то значит! Проклятая колымага!

– В чем дело, мамочка? – ласково спросила Виктория, направляясь к собственной машине на таких высоких каблуках, что непонятно было, как она собирается ее вести. Как можно давить на педали, когда ноги находятся в шести дюймах от пола?

– Проклятая машина не хочет заводиться. Опять, – пробормотала я. – А если я позвоню в Автомобильную ассоциацию, она выставит меня идиоткой. Я это точно знаю. И наверняка приедет тот же самый парень.

– И какой он был с виду? Симпатичный? – быстро спросила дочь. Так и чувствовалось, как выдвигаются антенны: внимание, мужчина! Может, стоит задержаться и поболтать с ним?

– Старый. Не меньше пятидесяти, – улыбнулась я.

Виктория состроила рожицу и открыла дверцу машины.

– Подбросишь меня до работы? – спросила я.

– Ага. Давай быстрей.

Я схватила куртку и бросилась к автомобилю, опасаясь, что она передумает.

– Хотя… – Ну вот, пожалуйста. Придется искать другой способ. Можно позвонить друзьям… – Почему бы тебе не остаться дома и не заняться машиной, раз есть такая возможность?

– Остаться дома?! Ты что, шутишь? – Я попыталась избавиться от истерических ноток в голосе. С тем же успехом я могу позвонить Саймону и попросить его уволить меня. С тем же успехом я могу сказать ему, что, пожалуй, работа мне больше не нужна…

– Но он же думает, что ты больна.

Это верно.

– Может, ты до сих пор больна.

Тоже верно.

Я замерла, уже наполовину усевшись в машину.

– Решай, мам, мне на работу пора.