Четыре утра, а я думаю, что из этого лучше: мучительное и долгое начало конца или внезапный конец в самом начале? Или это все-таки одно и то же?

Эти когда-то озвученные мысли принадлежали одному близкому и единственному настоящему другу Дилана, который почти три года назад покончил с собой. Для всех это стало шоком, никто и подумать не мог, что Брендон Рами способен совершить такое, никто не видел адекватных причин, способных толкнуть молодого человека в бездну с горьким и противоречащим нормам названием «самоубийство». Зато Дилан знал, почему его друг это сделал. Он знал все, и каждый день задавался вопросом: возможно ли было что-то изменить, возможно ли было спасти Брендона? Да, конечно, да! Но Дилан не пытался, не приложил никаких усилий – словно не верил в реальность смерти, в ее коварство и жестокость, в ее изящную красоту и великую силу, способную навеки заворожить и увести следом за собой.

Если и умирать, то только с восходом солнца.

Необъятная тоска пожирала Дилана изнутри. Именно по утрам, открывая глаза, он чувствовал себя самым одиноким человеком на свете. Ему не с кем говорить, не с кем искренне смеяться, не с кем быть таким, какой он есть на самом деле. Его жизнь – дешевая фальшивка, его образ – гадкая и приевшаяся личина. Разозлившись на самого же себя, Дилан с недовольством фыркнул и опустил взор на вычищенный до стерильности половичок под своими ногами. В это же время Уильям, водитель и охранник, работающий на семью Шейнов уже со второй десяток лет, многозначительно поглядывал на оторопелого Дилана в зеркало заднего вида.

– Не мое это дело, но… – скромно начал Уильям, удерживая руль одной рукой. – Вы сегодня какой-то дёрганный. Может, вам стоит взять отпуск?

– Я работаю всего три недели, – спокойно ответил Дилан, снова устремив безучастный взгляд на пролетающие мимо высотки.

– А я не говорю конкретно про работу. Вообще.

Вообще.

Да, Дилан бы не отказался отдохнуть от несуразного бардака, окружающего его день ото дня. Смена обстановки казалась не такой уж и плохой идей, но поможет ли это – поможет ли хоть что-то? Ко всему прочему, как Дилан мог забыть, что самолично в своей жизни он ничего не решал? Зря Уильям заговорил на эту тему – бессмысленная трата надежды и времени.

– Мысль, несомненно, стоящая, – улыбнулся Дилан и подался вперед, положив локоть на левый край впереди стоящего сидения. – Ты пытаешься меня куда-нибудь сплавить, чтобы самому отдохнуть? Задолбали уже эти мажоры недоделанные, да?

Суровое лицо Уильяма смягчилось, а уголок тонких губ скупо приподнялся.

– Никак нет, мистер Шейн. Вы умело переводите любой разговор в шутку. Хорошая способность.

– Скорее рефлекс, – полушепотом пробурчал Дилан и вновь откинулся на мягкую спинку кресла из светлой кожи.

На городском кладбище Слэд-Вэллиса они оказались спустя десять минут. Дилан неспешно вышел из машины под танец назойливого снега и, равнодушно поправив теплое шерстяное пальто, зашагал по очищенному тротуару. Элитное сопровождение мистера Шейна младшего осталось дожидаться объект своего покровительства у автомобилей – они как-никак не впервые посещали это место и потому знали, чего от них требовал Дилан.

Дойдя до кованного ограждения, защищающего не такую уж и старую могилу, Дилан остановился и осмотрел высокое надгробие.

– И снова здравствуй, друг, – тихо сказал он. – И снова я. Снова пришел на поиски чего-то… чего-то, что ни мне, ни тебе неизвестно.

Дилан бесшумно вздохнул и усмехнулся. Какой же нелепый бред срывался с его губ. Зачем он был здесь на самом деле? Хотел подумать, поговорить, решить личные проблемы? Чего он желал прямо сейчас? Его ладони обвили металлическую перекладину, да с такой силой и яростью, что и без того бледная кожа пальцев побелела. Дилан искренне не понимал, какая чертовщина с ним творилась, зато знал точно, в чем, а точнее в ком, таилась ее причина. Только знание это было само по себе бесполезным, невзрачным и настолько одиозным, что его хотелось залить цементом и больше никогда не видеть.