У ангела болели зубы (сборник) Алексей Котов

На столе лежала открытая тетрадка. К авторучке подползал солнечный зайчик…

Людочка бродила по комнате, заложив руки за спину и с отчаянием, а то и со злостью косилась на чистый лист. Сердце казалось упругим, горячим и переполненным… Но первые, такие необходимые и уже, казалось бы, витающие в воздухе стихотворные строчки, все равно не приходили.

«Я не могу сказать «прощай»… Я не могу поверить в это… – рой мыслей в голове был похож на ураганчик. – Слова усталого поэта… Нет, сонета… Нет-нет!.. Моя тяжелая карета….»

Людочка нервно прикусила губку.

«При чем тут карета?! – она на секунду остановилась. – Чушь!»

Молодая женщина на мгновение представила себя печальной принцессой. Образ казался довольно милым и привлекательным. Но внутренний настой, слишком резкий, рождающий слишком стремительные чувства и слова, мало гармонировал с печальным и меланхоличным личиком венценосной особы.

Людочка подошла к окну.

Муж Ленька полол огород. Дачный участок, освещенный веселым утренним солнцем, сиял как сцена перед премьерой. Но в прелести наступающего дня не было ничего бутафорского и искусственного. Мир был свеж, прост и чист.

«А сказать «прощай» кому? – Людочка потерла щеку. – Леньке, что ли?!»

У Леньки была широкая спина борца. Упругие мышцы чуть вздрагивали под загорелой кожей в такт ударам тяпки.

«Слон несчастный!..» – не без укора подумала Леночка и вернулась к столу.

– Ты что?..

– Я это самое… Я воды попить.

Под тяжестью Ленькиных шагов чуть поскрипывали половицы.

– Хорошо, только не мешай мне.

Людочка что-то быстро писала. Она разговаривала с мужем, не поднимая головы.

Ленька, не отрываясь от кружки с водой, покосился на часы. Стрелки показывали половину двенадцатого.

– Жарко уже… – как бы, между прочим, сказал Ленька.

– Что? – сухо спросила Людочка.

– Жарко, говорю…

– Да.

– К вечеру закончу с огородом. А потом крышу на сарае поправить нужно.

– Да.

– А еще… Это… Ну, в общем…

– Да! – резко оборвала Людочка.

Ленька потоптался на месте.

– Что, «да»?.. – не уверенно переспросил он.

– Не мешай мне, пожалуйста!

Склонившееся над тетрадкой лицо жены было удивительно красивым и в тоже время бесстрастным, как лицо врача.

– Да я ничего… Пишешь, значит, да? – Ленька смутился. – Ладно, с огородом я сам справлюсь.

Голос Леньки вдруг стал виноватым. Он тихо закрыл за собой дверь…

Людочка откинулась на спинку стула и самодовольно улыбнулась.

Строчки рождались уже сами собой и почти не требовали усилий. Они приходили ниоткуда. Какой будет следующая, Людочка искренне не знала…

Пауза получилась хотя и легкой, но продолжительной.

Авторучка снова замерла… Но только на пару секунд.

«Ха-ха-ха!..» – едва ли не сказала вслух Людочка.

Нинка Федорова полола огород в купальнике. У нее было большое сильное тело и красивая грудь. Грудь едва помещалась за узкой полоской лифчика.

«И как он только не треснет, лифчик этот?!» – подумал Ленька.

Особенно остро подобные мысли беспокоили Леньку, когда соседка нагибалась к земле.

– Ленька, слышь!..

Погода назад Нинка развелась с мужем. Женское одиночество сделало ее смелой и простодушной. Особенно в общении с Ленькой.

– Ленька!..

– Ну?

– Жена твоя где? Опять стихи пишет?

Нинка стояла, опираясь на тяпку, и пристально смотрела на Леньку.

Ленькин взгляд снова уткнулся в полоску ткани на женской груди.

– Обед она готовит, – соврал Ленька.

– Вкусный, наверное?

– Кто?

– Ни кто, а что. Обед.

Ленька промолчал.

– Ленька, скажи честно, жрать хочешь? А то пойдем, накормлю.

Полуголая, уже успевшая вспотеть от работы, Нинка была похожа на булочку с маслом. Ленька вдруг почувствовал, как его «мужское начало» огнем обожгло низ живота.

– Нет, спасибо…

Ленька отвернулся. Он с силой, почти не разбирая где сорняк, а где картошка, заколотил тяпкой по земле.

– Дурак ты, Ленька!

Ленька сжал зубы и едва не кивнул головой в ответ.

Людочка торжествовала… Она ерзала на стуле и боялась отстать от убегающих, торопливых строчек.

Мысли опережали возможности их изложения. Строчки «…Не челюсть – сердце боль свела, Ах, рифмы – серая тоска!..» не находили себе места.

Ленька вошел в комнату тяжелым, командорским шагом.

Широкая ладонь легла на плечо Людочки.

– Леня, ты что?!..

Властные руки потащили ее в спальню.

– Обалдел, да?!

Леня страстно сопел и молчал. Людочка отчаянно отбивалась, не выпуская из рук тетрадки и ручки. Вскоре лицо мужа стала похоже на разрисованную физиономию индейского вождя решившего объявить войну всем соседям.

– Уйди, идиот, а то убью!

Людочка укусила мужа за палец.

Ленька тихо охнул. Он оставил в покое женщину и сунул палец в рот.

– Нашел время!.. – Людочка заплакала. – Уйди!

Ленька стоял посреди комнаты – огромный и неуклюжий.

– Ну, чего уставился?!

– Я это самое… – в голосе мужа слышалось откровенное раздражение. – Я есть хочу!

– Вот и иди на кухню!

Взгляд Леньки споткнулся на разгневанном лице молодой женщины. Слезы делали его чужим. Людочка протяжно всхлипнула и по детски вытерла нос ладонью.

Леньке стало чуть-чуть стыдно – соблазнительный и полуголый образ соседки Нинки сразу же померк. Инстинкт уступил место сомнению.

На кухне Ленька нашел хлеб, колбасу и стакан остывшего кофе. Ленька ел, не чувствуя вкуса, и смотрел в окно. Когда соседка Нинка, наконец, направилась в сторону своего дома, Ленька облегченно вздохнул. Он на цыпочках прошел по залу. Людочка спряталась в спальне, но Ленька даже не взглянув в сторону запертой двери.

В полутемном коридорчике Ленька наткнулся на брошенную тяпку. Та, очевидно вспомнив свое близкое родство с граблями, охотно и умеючи разбила ему нос черенком…

Стихотворная строчка застыла как кинокадр. Грозный ангел с опухшей щекой висел в воздухе, держа перед собой съежившуюся от страха душу поэта. Внизу прогуливалась старая лошадь. Она лениво жевала траву и совсем не интересовалась тем, что происходит у нее над головой.

Людочка отлично знала, что должно было произойти дальше. Но слов – простых и понятных – таких, которые рождались в сердце всего десять минут назад, уже не было.

– Ленька… Дурак! – громко сказала Людочка.

Стало чуть легче, но ангел «в кадре» не двигался.

Людочка привстала и посмотрела в окно. Ленька снова полол огород. Его могучая спина казалась по стариковски сутулой и усталой.

«Кадр»-картина: ангел плюс ошарашенная душа поэта и кляча внизу таяла прямо на глазах.

«Нет-нет!.. Нельзя!.. Так нельзя!»

Людочка не понимала что нельзя и почему нельзя. Ручка торопливо заскользила по бумаге, записывая то последнее, что норовило ускользнуть из памяти.

Ангел ожил…

В сердце что-то тихо щелкнуло. Авторучка тут же продолжила:

Людочка замерла после «я»… Как такового ее собственного «я» почти не было. Был только лист бумаги и чуть подрагивающий кончик авторучки над ним.

Время летело совершенно незаметно. Людочка уже не помнила ни о чем: ни о Леньке, ни о недавней ссоре с ним. Прежнее поэтическое вдохновение вернулось незаметно, словно на цыпочках. Но из недавнего – чуть насмешливого и лукавого, – оно вдруг превратилось во что-то пронзительно острое. Собственное «я» таяло, как снег на горячей ладони.

А строчки оборвались… Чувства в груди стали настолько огромным и нетерпеливым, что Людочка задыхалась. Она резко встала и, не зная, что ей делать дальше, обошла вокруг стола.

Руки дрожали… Она перевернула лист тетради. Лист был пугающе чистым, как снег.