Рори расстегнула футляр, и половинки его распахнулись по сторонам, точно книга. С одной стороны находился помазок и бритвенный станок с серебряной ручкой, с другой – мужская черепаховая расческа, рожок для обуви из того же материала и пустой флакончик, очевидно, из-под одеколона. Рори провела пальцем по тому, что осталось от монограммы. «Э. В. П.» Эдвард? Элвис? Скорее всего, ей не суждено это узнать. Разве что пачка писем даст какой-то ключ к разгадке.
Рори высвободила конверты из скреплявшей их ленты и, разложив веером, пересчитала. Всего оказалось восемнадцать. Ни на одном не было почтового штемпеля или указанного, как полагается, адреса. Хотя на некоторых посреди конверта было выведено: «Mademoiselle Roussel». То есть передавали их лично, а не по почте. И хранились они все вместе из неких сентиментальных соображений. Может, это любовные послания от некоего Э. В. П.?
Выбрав наугад одно письмо, Рори вытянула из конверта одинокий листок голубоватой писчей бумаги. Послание было на французском. Увы, она уже давным-давно забыла все, что успела выучить на занятиях французским на первом курсе в Тафтсе. Впрочем, дату прочитать она могла: 17 декабря 1942 года. Декабрь сорока двух с лишним лет назад.
Рори взяла в руки другое письмо, потом еще одно. На обоих были примерно те же даты, и оба были написаны по-французски. Наконец, ближе к самому низу пачки, она обнаружила письмо на английском.
«Дорогая мадемуазель Руссель!
Минул почти год с того дня, как мы с Дэвидом обменялись супружескими клятвами верности, и хотя Вы просили меня подождать нашей первой годовщины, я никак не могу дождаться того дня, когда сумею выразить всю мою признательность за то, с какой добротой и великодушием Вы отнеслись ко мне, когда я пришла к Вам со своими бедами. Ваша невероятная щедрость меня изумляет и поныне. Бедная девушка из Южного Бостона и мечтать никогда не смела о том, чтобы пойти к алтарю в одном из Ваших платьев! Но что самое важное – Дэвид чудесным образом поправился после той жуткой аварии. Это так удивительно, что врачи до сих пор не могут поверить в его столь быстрое выздоровление, а уж тем более объяснить такое. Я всеми силами сдерживалась, чтобы не сказать им, что все дело в Вашем платье. Они, наверное, сочли бы меня сумасшедшей, – и какой-то год назад я и сама бы согласилась, что это безумие. Но теперь я знаю, что именно Вам и Вашему чародейству я обязана нашим счастливым исходом. А также нашим будущим малышом, который появится на свет уже в новом году. Если я когда-либо чем-то смогу отплатить Вам за Вашу доброту, только дайте знать!
С глубочайшей признательностью,
Кейтлин П. Шор».
Рори перечитала письмо несколько раз, с каждым прочтением улавливая для себя что-то еще. Бедная девушка из южной части Бостона. Чудесное исцеление после аварии. Свадебное платье, гарантирующее счастливый финал. Некое чародейство. Все это казалось непостижимым! Но разве не то же самое сообщила ей мать на прошлой неделе за воскресным завтраком? О зачарованных платьях и гарантированном счастливом финале. Неужто такое и в самом деле возможно?
Кейтлин Шор определенно считала так.
Другое выбранное наугад письмо рассказывало примерно то же самое, только датировалось двумя годами позже. Молодая невеста написала письмо в годовщину свадьбы, благодаря госпожу Руссель, что уже спустя месяц после того, как она в «счастливом платье» явилась к алтарю, у них разрешился какой-то очень непростой финансовый вопрос. Третья невеста написала о том, что смогла простить своего жениха за безрассудную неверность накануне свадьбы. Четвертая излечилась от хронического заболевания, которое, как прочили врачи, спустя считаные два-три года приковало бы ее к инвалидному креслу.