Андреев зло топал, рычал и плевался, попутно выдув из носа большой пузырь.

Потом нашел глазами внимательного слушателя в лице подошедшего пожилого врача и, уже обращаясь к нему, с убеждением проговорил:

– Он всему научился от меня и стал мной! Один в один! Инопланетянин украл мою личность!

Доктор понимающе кивнул. Однако промелькнувшая высокомерная улыбка врача дала понять Андрееву, что диалога на равных не получится.

Разве могли осознать всю важность информации Андреева в этом лечебном учреждении? Вспотевший, взъерошенный, запеленутый туго, как младенец, пациент Андреев сопротивлялся, мычал и бился, пока его отводили в палату, а там привязывали к кровати и вкалывали успокоительное.

Зло вращая глазами и пытаясь усмотреть среди персонала перехитрившую его инопланетную тварь, Андреев выплевывал слова: «Учатся. Обманывают. Мимикрируют. Копируют людей. Занимают их места! Почему? Вы мне… Не верите?» Видя снисходительные жалостливые улыбки, Андреев пару раз озлобленно выгнулся, словно пытаясь разорвать путы, прокричал что-то нечленораздельное, устал и затих.

– Снимочек черепа надо бы сделать в месте шрама, – спокойно продиктовал доктор медсестре и вышел.

Пациент сдался. Белый безмятежный космос, облупившийся и пожелтевший у плафонов, перед глазами манил неизведанными просторами. Где-то там высоко, уже в черном и безграничном, мириады космических челноков приближались к Земле, но спелёнутый человек перестал беспокоиться об этом.

«Кто я? – подумалось ему отстраненно, – Как меня зовут? Где я?»

Он стал легким, бесформенным и почти невидимым, а из головы, наконец-то, испарилась боль.

В это время ничем не примечательный человек, но распознаваемый многими как Андреев, вошел в здание НИИ космического приборостроения и обратился к вахтеру:

– Слышал, институт слесарей набирает?

– А документы с собой? Паспорт есть? – строго потребовал вахтер и, сравнив фото Андреева с личностью, пропустил пришедшего через турникет, – Направо по коридору четвертый кабинет. Увидите табличку «Руководитель по персоналу».

Андреев уверенной размашистой походкой пошел направо, разглядывая таблички на дверях наметанным цепким глазом.

Работы наметилось невпроворот.

Когда…

– Ну что там, на поверхности? Есть улучшения? – Саныч, дежуривший в эту смену, торопливо задраил за вошедшим Андреем гермодверь и суетливо захромал к аппарату обеззараживателя. Андрей пожал плечами, хоть дежурный на него и не смотрел. Сдернул тяжелый рюкзак с плеч.

Саныч, шустрый старик, вывернул все вентили, запрыгал, ковыляя вокруг Андрея, удерживая руками непомерно тяжелый для своего веса толстый шланг: “Давай, давай, едрит твою кочерыжку”. И тугая плотная струя пара тут же обволокла и всего Андрея в защитном обмундировании и обзорное стекло противогаза.

Андрей привычно поднял руки, медленно повернулся вокруг себя. А когда шум агрегата затих и дымка перед глазами рассеялась, снял противогаз.

– Так чо там? Чо? – еще раз переспросил Саныч, – Изменения есть?

– Да нет там ничего. Голяк. Все также.

– Едрит твою кочерыжку, – разочарованно протянул старик и вздохнул.

Он, как и остальные жители подземки, надеялся, что ядерная зима подошла к концу. Им так говорили в самом начале, когда он, еще совсем малец, с матерью оказался в метро на момент взрыва.

Он помнил тот день как вчера. Ему было пять и мама звала его Коськой.

“Сейчас пересядем на эту линию, а там до бабушки рукой подать, Кось!” – сказала она.

А потом случилось то, что врезалось в память до мельчайшей детали, больше, чем образ бабушки или папы, так навсегда и оставшимися где-то там наверху.