Полночи я бродила по городу, плача и глотая прямо из горла водку, которую купила в каком-то из многочисленных магазинов. Где-то между третью и половиной бутылки я выяснила, что не взяла из дому ни телефона, ни ключей, ни документов. Только деньги были во внутреннем кармане: кажется, пара тысяч разнокалиберными купюрами и монетами.

Мысли пожирали меня. Я кляла всё и вся: и родителей, не сумевших воспитать меня среднестатистическим человеком, способным понимать, где нужно сказать, где промолчать, а где и схитрить; работодателей, знавших, что я не умею скрывать и изворачиваться, но заставлявших меня наступать на горло собственной песне; мужа, угрожавшего мне отсутствием денег и не желавшего понять моих чувств; правительство, церковь, ИГИЛ1, жидомасонов, рептилоидов… А больше всех – себя саму. Я же прекрасно понимала, что я и только я виновата во всем том, что со мной происходило.

Заглушить этот хор мыслей, звучавший в моей голове под аккомпанемент большого симфонического оркестра эмоций, сумел только алкоголь. Я пила горькую гадость, морщилась, давилась, утирала рот ладонью, плакала и снова пила…

Очнулась я в незнакомом месте. Какой-то то ли парк, то ли сквер, то ли роща… Деревья, скамейки, скудное освещение. Что это за место, я не знала, равно как и не понимала, который сейчас час, какой день и кто я такая вообще. Самочувствие было отвратительным. Голова раскалывалась. Во рту словно ночевало стадо слонов, объевшихся гороха и капусты. Тошнило, мотало из стороны в сторону. Я кое-как встала и пошла искать хоть кого-нибудь, кто мог бы подсказать мне, где я и куда идти.

Выглядела я, видимо, весьма специфически, поскольку никто из немногих людей, попавшихся мне на пути, разговаривать со мной не стал, все только презрительно фыркали и, брезгливо поджав губы, быстро уходили. И как-то так вышло, что только случайный бродяга подсказал мне, что я оказалась в городе, находившемся почти за полтысячи километров от моего родного города.

Я совершенно не помнила, как туда попала, с кем, кто меня довёз и что вообще произошло. Но чувство вины перед семьей и собой снова поднялось из глубины едва проснувшегося сознания, и это было так мучительно, что я не отказалась от щедрого предложения бродяги присоединиться к нему и его приятелям за распитием очередной бутылочки. Тем более что у них был костёр, а я замерзла.

Так я стала бродяжкой. Вина, мучившая меня, заставляла постоянно прикладываться к спиртному – только так мысли из головы уходили. Мои новые соседи научили меня просить милостыню и находить съестное и выпивку там, где я бы даже не подумала их искать.

Пока я привыкала к новой жизни, наступило лето, и хотя бы одной проблемой стало меньше – холод ушел. Но не уходили из головы проклятые мысли. Скоро их даже спиртным было не унять. Я казнила себя за глупость, за эгоизм, за все те годы, что испортила мужу, за слёзы, пролитые моим ребёнком из-за меня… Я понимала, что они искали меня, переживали, и от этого было еще больнее: от меня всем одни проблемы. Всем. Включая меня саму. Это копилось, копилось, бурлило – и когда-то должно было вылиться…

И вот теперь я стою на обочине автострады, уже почти не похожая на бомжиху, – скорее небогатая путешественница или паломница, ищущая способ подешевле добраться из точки А в точку Б. Летом хорошо – можно хотя бы в речке искупаться и тряпки сполоснуть. Я даже волосы причесала и кое-как заплела в косу: за эти несколько месяцев они заметно отросли.

Учитывая, что именно я собираюсь сделать, какая разница, как я выгляжу сейчас? Но, как бы там ни было, уходить за грань вонючей и грязной мне не хочется.