Сердце упорно не хотело мириться с утратой. Разум не верил в предательство. Кто угодно, мог предать, только не её Женька!

Вот именно уже НЕ ЕЁ...

Душа болела.

Екатерине было сложно оставаться дома, где она была счастлива столько лет. Ей хотелось сбежать, побыть в одиночестве, нарыдаться вдосталь, оплакивая свою любовь. Уничтоженную, смешанную с грязью…

Еле дождавшись утра, она встала, долго стояла под душем, потом приготовила детям завтрак.

— Вставайте сони. Хватит дрыхнуть. Данька, вставай! — Проходя мимо комнаты сына, нарочито бодрым голосом произнесла она и вошла в комнату к дочке.

— Аринка, солнышко моё, поднимайся, — Екатерина присела на краешек кровати. Дочка открыла глаза, так удивительно похожие на Женькины. У них обоих и у Даньки, и у Арины, были отцовские глаза. Да и волосы у детей были тёмные, так же как у Женьки. Катя ласково провела рукой по румяной со сна щёчке дочери. Аринка присела в постели, посмотрела матери в лицо и прижавшись к ней, спросила:

— Мамуль, ты плакала? Что-то случилось? А где папа?

— Всё нормально, Ариш. Просто голова болит. Вставай, солнышко, идёмте завтракать, — Катя поцеловала в макушку Аринку, ласково провела рукой по спине, потом поднялась и пошла в комнату сына.

— Встал сынок, вот умница. Жду вас на кухне.

Минут через десять близнецы появились в дверях. Катя улыбнулась детям и поставила на стол тарелки с кашей:

— Приятного аппетита!

— У-у, опять овсянка, — капризно протянул Данил. Аринка, молча села за стол и вопросительно посмотрела на Екатерину.

— Так дети, быстро едим и идём собирать вещи. Вы две недели будете жить у деда с бабушкой. А я уезжаю в санаторий...

— С папой? — спросил Данька.

Катя помолчала. Дала детям поесть, а потом сказала.

— Нет, я поеду одна. А папа... — Катя проглотила комок, застрявший в горле. Только бы не расплакаться перед детьми, только бы не расплакаться. Собравшись с силами, она продолжила, — а папа остаётся здесь.

— Тогда, зачем нам к деду с бабой? Может, мы лучше, тогда дома останемся? — тихо спросила Арина, внимательно наблюдая за матерью. Екатерина растерянно посмотрела на Аринку с Данькой.

— Нет. Папа сейчас будет немного занят. Он… — женщине трудно было говорить. Она судорожно вздохнула и выдавила, — мы с вашим папой разводимся. Так, к сожалению, бывает. Но это не значит, что папа вас не любит и не будет с вами общаться. Поверьте, папа вас очень любит. Но думаю, он и сам вам об этом скажет. А потом, позднее, когда всё наладится, он вас, наверное, будет брать к себе. Просто пока к нему нельзя.

— Ты поэтому плакала? — не унималась Арина. А Данька нахмурившись, молчал.

— Тебе показалось дочка, — ответила Катя, отводя глаза, — я не плакала, у меня просто болит голова. Так. Идите, собирайте вещи, а я пока помою посуду.

Всё же сообщать эту новость детям пришлось ей. Но объясняется с ними, пускай он сам. Пусть сам сообщает, что у него будет ребёнок и другая семья.

Катя убрала со стола, вымыла посуду и встала у окна, грустно глядя на цветник в палисаднике. Поливать цветы, она как раз хотела попросить Ирку.

«Как же я не заметила, что она влюблена в моего мужа? Как не заметила его интерес к ней. В школе на раз-два определяла, кто из одноклассников к кому неровно дышит. А тут на тебе, под носом не разглядела...»

Горло сжало и опять стало трудно дышать. Не думать об этом, не думать, не думать...

Дети, наконец, собрались, и Катя отправилась с ними в дом родителей.

Мама полола в палисаднике пёструю цветочную клумбу, увидев Катю с внучатами, сняла с рук перчатки и пошла к ним навстречу.

— Дед, иди посмотри, кто к нам пожаловал? — позвала она мужа.