Яр очень привычно хмыкает. Казалось бы, я должна была забыть как он это делает, но я помню каждую мелочь, даже вот ту маленькую ямочку с боку от подбородка, которая появится, когда он так делает, либо когда он искренне смеется.

— Отнюдь, карамелька, отнюдь.

Когда с его губ слетает прозвище, которое он мне дал, меня словно молнией шарахает, прямо в грудь. Разбил и уничтожил наповал.

Карамелька... раньше это звучало теплее, сейчас же ощущается так, словно он выплюнул оскорбление и это отдалось болью в сердце.

Да как он посмел! В такой момент, произнести это слово, снова швырнуть меня в прошлое, заставить усомниться в своей возможности держать лицо.

— Не называй меня так, — отвечаю ему, сморщившись больше от боли, чем от неприязни.

Но даже после этого, я ничего не могу с собой поделать и продолжаю на него пялится, впитывать его, улавливать его протяжное, спокойное дыхание.

Бесов тоже меня осматривает, однако делает это более холодно, с долей некоторого презрения, но я не могла не подметить, что он зацепился взглядом за вырез на моей чёрной приталенной кофте. Он так же очень внимательно посмотрел мне в глаза, сначала в один, потом в другой.

Усмехнулся, а я поджала губы в ожидании его реакции на теперь уже здоровые на вид глаза.

— Мда, Савушкина, — цокнул он, показав ровный, белоснежный ряд зубов, — знаешь, раньше в тебе была изюминка, помнишь, как ты смущалась и стыдливо отводила глаза, ты цепляла своим взглядом, а теперь ее нет, ты стала как все эти телки. Очень жаль.

Мне нужна пауза, чтобы осознать, что он мне сказал и каким пренебрежительным тоном это сделал. Его слова ранят меня.

Иногда, я представляла нашу встречу, у меня была заготовлена целая речь по этому поводу, но теперь я стою как вкопанная и продолжаю впитывать в себя его образ, чтобы потом его вспоминать, когда останусь наедине со своими мыслями.

— Мне совсем не нужно твоё мнение, — все же отмираю и высказываюсь. — Ты не тот человек, к которому я бы прислушалась.

В горле пересыхает и я тяжело сглатываю. Я уже не говорю о том, что ощущаю давление в груди. Мне страшно, но в то же время я словно хлебанула адреналина, это чувство заводит и я готова чуть ли не накинуться на него.

Убить или поцеловать? Хотя второе ни в ком случае, такого я себе простить не смогу. Да, скорее всего я вцепилась бы в его волосы и хорошенько потрепала.

— Ещё и дерзости смотрю набралась, — привычным образом ухмыляется этот придурок и в этот момент мое сердце в который раз замирает. — Это тебя твой сосунок научил?

Его слова меня остужают. Я ругаю себя за слабость, за то, что забылась рядом с ним, забыла о Сашке и полностью растворилась в другом. Но он же не просто парень, он особенный для меня, когда-то он разбил мои розовые очки и изменял представление о людях.

— Тебя это не должно касаться, — отвечаю как можно более безразлично, сложив руки на груди в защитном жесте. Пусть знает, что он мне неприятен и мне с ним некомфортно. — Говори, что хотел сказать и уходи, у меня нет времени, чтобы вести с тобой светские беседы.

6. Глава 6.

Бесов смеется, вот только в его смехе нет ничего весёлого, потому что глаза его загораются тем же огоньком, который я видела в последнюю нашу встречу.

Раньше он держал негативные эмоции в себе, теперь же мне понятно, что делать он так больше не намерен. Вот он настоящий, с оскалом, с ненавистью в глазах и вдобавок к этому коктейлю я замечаю еле заметное сексуальное желание. Он смотрит на меня не только со злобой и призрением, но и не стесняется снова заглянуть в вырез на груди, провести взглядом по моим губам и хищно облизнуться.