Герман меня не отпустит!

Из коридора слышны удаляющиеся шаги. У меня не больше минуты. Я поднимаюсь. Не буду обуваться, возьму только сумочку, в ней паспорт, телефон и немного налички.

Корю себя за то, что не развернулась и не ушла сразу, а стояла, словно загипнотизированная, наблюдала, как теряю близких людей.

Мне удается проскочить незамеченной мимо гостиной. Тихие хлопки босыми ступнями кажутся оглушительными. Беру сумочку и ощущаю на себе взгляд. Все мышцы сводит от напряжения.

– Куда ты собралась?

Мужской голос спокоен. Милосердов чувствует себя уверенно. Он не подходит ко мне и не пытается развернуть к себе – наблюдает.

– Хотела взять телефон, – вру и надеюсь, что мой голос не дрожит, предавая. – У меня болит рука.

Говорю чистую правду. Боль ощутила, когда выставила левую руку перед собой, удар пришелся на нее. Не поворачиваюсь, открываю сумочку достаю телефон, а сама прячу паспорт за тарелку для ключей.

– Что с твоей рукой? – интересуется участливо. Герман приближается, протягивает раскрытую ладонь. – Покажи, – я демонстрирую кисть, на глазах сустав наливается краснотой. – Идем. Ушиб, – констатирует, бегло взглянув.

Меня усаживают на стул в кухне, Герман достает лед, выбивает прозрачные кубики и складывает в пакет. Обматывает полотенцем, протягивает.

– Приложи.

Что мне остается? Да только выполнять сказанное, тщательно подбирать слова в разговоре, не провоцировать и ждать, что представится возможность сбежать.

Мужчина мягко забирает телефон из здоровой руки, кладет его на столешницу, отодвигая дальше от меня.

У меня горят губа и щека, саднит затылок, боль в руке с каждой минутой становится ощутимее.

Милосердов открывает холодильник, интересуется:

– Ты голодна?

Мне не хочется есть, не хочется пить, пульсирует лишь одно желание: вернуться на полгода назад и ни за что не принимать приглашение на кофе.

– Нет.

Он достает контейнеры с едой, накладывает в большую тарелку щедрую порцию, ставит разогревать.

– Ты убедилась, что Танюша тебе не подруга? – интересуется будничным тоном, сервируя стол на одного. Стелет салфетку, кладет нож и вилку, наполняет соком два стакана, один ставит себе, второй напротив меня.

– Убедилась.

«А еще убедилась, что человек, клявшийся мне в вечной любви, оказался настоящей мразью», – этого я не говорю вслух.

– Это хорошо, – он тщательно измельчает мясо на маленькие куски, откладывает нож, накалывает на вилку кусочек и протягивает мне. – Ешь, тебе нужно выпить обезболивающее, лучше этого не делать на пустой желудок, – я покорно открываю рот, жую. – Пойми, все, что сегодня произошло, к лучшему. Мы оба поняли, что отношения в любой момент могут быть разрушены. А это значит что? – отпивает глоток сока и смотрит, ожидая от меня вопроса.

– Что?

– Что их нужно беречь. Любые отношения нужно беречь, родная. Тем более те, в которых люди любят друг друга. Ты же меня понимаешь? – и вновь взгляд, полный ожидания.

– Понимаю.

Мне ничего не остается, лишь соглашаться. Он же безумец! Тронутый на всю голову безумец! Опьяненный деньгами и безнаказанностью.

Я жую очередной кусочек мяса, Герман наклонятся, подносит бокал с соком к моим губам:

– Выпей. Сейчас таблетку дам, – достает аптечку. А мой взгляд падает на тяжелый графин. – Держи. Как рука?

Я глотаю таблетки. К покраснению прибавляется отек и проступает синева.

– Болит.

– До свадьбы заживет, – улыбается он своей шутке. – Никогда не понимал этой поговорки, – фыркает и продолжает меня кормить. Заканчивает с обедом и пододвигает стул вплотную к моему. – Женя, родная, надеюсь, мы поняли друг друга? И ты не станешь ставить мелкие обиды выше нашей любви и нашего будущего, договорились?