– Каждый день думаю. Вот скоро перееду на крышу, нацеплю пропеллер и буду спускаться к милым теткам за вареньем.

– Скотина, – произнес сухими губами папа, вскидывая голову. Если бы я знал, чем закончится этот разговор, оставил бы отца на пороге с другой стороны.

– Отменная, – кивнул я, выдавливая натянутую улыбку.

– Ты никогда не заменишь ее, – прошипел старик. Мне бы стоило закатить глаза, ведь ничего нового он не озвучил: я это знал с детства, заучил как мантру, оставалось только выбить ее на теле, в виде вечного клейма. Отец попытался встать, его сильно повело, но я успел поймать пьяное тело, не дав свалиться камнем на плитку. Однако он разозлился сильнее, начал брыкаться.

– Па, ты пьян, – я попытался донести до него очевидный факт. Усадить обратно на стул папу было не просто, каким-то чудом у меня получилось.

– Неизлечимо, – проговорил он бессвязно.

Водитель все так же топтался у дверей, и я подумывал, как бы сплавить благоухающего перегаром отца обратно в его объятия.

– Давай-ка вали домой, па.

– Ты не заменишь, – опять процедил сквозь зубы старик пьяным языком.

Я старательно делал вид, что не замечаю этой реплики, не позволял ей зацепить остатки души, которая медленно разрушалась все эти годы. Да отец настойчиво вбивал мне эту мысль в голову с рождения, вот только сейчас его слова почему-то, словно скользили тупым ржавым лезвием по хрупкой коже рук. В эти минуты наша ненависть была взаимной.

В какой-то момент старик снова попытался встать, и я позволил ему упасть. С грохотом полетала вниз и кружка, за которую зацепилось пьяное тело. Разбилась. Черт, она мне нравилась.

Я смотрел на осколки, о которые уже успел порезаться родитель, на них виднелись капли крови. Такие не склеишь, а если и склеишь, это ненадолго – рано или поздно ей придет конец. Усмехнувшись, я подумал, что наши отношения с папой напоминали эту кружку: ее разбили в день моего рождения, а склеить не смогли, или же не планировали. Молча собрали осколки в коробку и оставили в красивом замке, предназначенным для любящей семьи.

– Почему ее нет?! – голос отца заполнил собой кухню, врезаясь в стены, словно молоты. Я перевел на него взгляд, перестав смотреть на осколки, и заметил, что старик не мог сам подняться невидимая «пьяная» сила тянула тело на пол.

– И правда, – глухо произнес я. – Почему…

Стало горько, так если бы я упал и сломал себе ребра, а еще смешно. Я не сдержался, рассмеялся в голос, закрыв ладонью рот. Мой смех менялся, как осень, которая медленно превращали город в серую лужу. Он разрывал сердце, казалось, меня били колючей плетью, оставляя бесконечные шрамы. Смех бывает разный, от одного хочется воспарить к небу, а от другого задохнуться. Вот и я задыхался от переполнявшей меня боли. Каждый раз, когда мы говорили о матери, я падал в пропасть и не понимал, хочу ли подняться. В конце концов, разве сын готов услышать от отца, что он – ошибка? Что его жизнь – хренова ошибка?

Почему я выжил? Почему она умерла?

Эй, мам, какого черта? Неужели нельзя было по-другому?

Старик тем временем продолжал нести отменную чушь, и я не выдержал: выскочил из кухни, схватил ключи, натянул толстовку и хлопнул дверью. Мне нужно было срочно привести себя в чувства, разрядиться, хоть как-то успокоиться. Давно так не колотило, тело буквально разрывало от дрожи, грудь словно затянули цепями, по венам хлестал адреналин. Я плюнул на все и поехал на ринг. Драки всегда мне помогали. Физическая боль неплохо умела, заглушала душевную. Отличная таблетка, хотя и не самая полезная

Оказавшись в старой заброшке, где обычно проходили подпольные бои, я взбежал на второй этаж, ослепленный злостью, и вдруг услышал знакомый голос.