Поэтому то, что он спустя годы не признал в накрашенной, неплохо одетой женщине с тёмно-русой косой ниже плеч девушку, которую изнасиловал на обочине загородного шоссе, было совершенно неудивительным.

В своих мыслях я всё это время старалась называть вещи своими именами, как мне и рекомендовали и психолог и затем сексолог. Но это страшное слово "изнасиловал" никак не вязалось с тем, как я тогда восприняла этот секс. Сколько я ни убеждала себя после того инцидента, что и психолог и сексолог правы, жертвой насилия я себя не чувствовала ни тогда, ни потом.

Наверное, прежде всего потому, что по сути не оказала никакого сопротивления. Просто не смогла. Но даже не потому, что он очевидно был значительно сильнее меня. Я могла царапаться, кусаться, звать на помощь. Делать хоть что-нибудь, чтобы избежать того, что произошло. Вряд ли это бы помогло, если бы он только сам не остановился, но факт остаётся фактом - сопротивляться по идее как я могла.

Но на самом деле - нет. Потому, что как только он стал трогать меня, я возбудилась до такой степени, что едва не потеряла рассудок. А вот почему это произошло, я за все эти годы так и не поняла.

Да, я испугалась его. И сильно. Но...

Вот это вот "но" и заставило меня потом забыть саму мысль о том, чтобы подать на него заявление в полицию.

Ведь если быть честной с самой собой, я хотела его до одури просто. С ума сходила от возбуждения. И мне всё это время было наиболее трудно признаться самой себе именно в этом.

Потому что я не имела права его хотеть. Потому что он нарушил не только мои личные границы, он вообще нарушил тогда всё, что можно. Именно он подрезал нашу машину. Именно он выбил локтем стекло. Именно он вырубил одним ударом моего бывшего мужа. И именно он решился на то, что сделал потом.

Оценивая абстрагированно, будто бы со стороны - это было самым настоящим изнасилованием. Преступлением. Мерзостью. Отвратительным, страшным поступком.

Но всё во мне сопротивлялось тому, чтобы называть это так.

Потому что я не была травмирована после того секса. Напротив. Я будто бы ожила. И после нашла в себе силы уйти от давно опостылевшего мужа. Не факт, что смогла бы без того инцидента.

В этом и был мой основной раздрай. Тот самый, который мучил меня ещё очень долго. Тот самый, который ни психолог, ни сексолог так и не поняли. Они всё время объясняли это как угодно, но только соврешенно не схоже тому, что я чувствовала. И это отдаляло меня от них.

К тому же я, сколько ни старалась, не была с ним откровенна в той степени, в которой это требовалось. Тогда я и не понимала толком почему у меня не получалось им объяснить, почему я не восприняла это, как насилие. Что именно в этом и есть моя проблема.

Потому что, если бы мы отталкивались от того, что я чувствовала, мы не смогли бы рассматривать тот секс на багажнике старенького "Рено", как акт насилия. И тогда не было бы понятно, зачем я вообще с ними общалась.

А я общалась для того, чтобы постараться простить себя.

За то, что не сопротивлялась, в то время, как мой муж лежал без сознания на пожухлой траве.

За то, что потекла едва ли не от одного взгляда случайного незнакомца, который смешал ярость с сильным желанием меня, но при этом не просто ни разу не ударил - он вообще не делал мне больно.

За то, что кончила. Кончила впервые в жизни.

А так же за то, что не кончала потом. Ни с бывшим мужем, ни с другими мужчинами.

Я чувствовала себя виноватой за это всё. Перед теми девушками и женщинами, которым сломали изнасилованиями жизни. Перед бывшим мужем, хотя уже давно не любила его. Перед его родителями, которые так хорошо ко мне относились. Да даже перед этими самыми психологом и сексологом. Просто потому, что не отвечала их представлениям о том, что случилось.