Объем бурой массы в тарелке уменьшился вдвое, когда Наама решила, что этого достаточно для отступления с достоинством, и отодвинула тарелку.

— Передумали издеваться над собой?

— Я наелась, — ледяным тоном отозвалась демоница. — Оно очень сытное.

— Что, даже десерт не будете?

На свет появился еще один контейнер — на этот раз с аккуратно нарезанным ломтиками штруделем. Наама сглотнула, вспомнив, что не обедала. Рис лежал в желудке тяжелым комом, а есть все равно хотелось. Очень хотелось.

— Ну разве что чуть-чуть, — согласилась она, забирая тарелку.

 Хвала Богине, у анхелос хватило такта никак не комментировать почти молниеносное исчезновение штруделя.  Торвальд просто молча подложил еще пару кусочков, и Наама не нашла в себе сил возмутиться.

— Я веду себя как ребенок? — спросила она, наблюдая за тем, как он собирает опустевшие тарелки.

— Есть немного. Но это нормально в вашем положении. Полное бесправие и зависимость не способствуют взрослению. Вы не против, если я выкину остатки паэльи? Или собираетесь потом разогреть и подкрепиться?

От последних слов ее передернуло против воли.

— Выкидывайте!

— А у вас было так же? — спросила Наама, засучивая рукава, чтобы вымыть грязную посуду. По изначальной договоренности они с Торвальдом мыли ее по-очереди. — Ну, когда вы освободились?

Тон его эмоций сменился с благодушного на настороженный, даже напряженный, выдавая неготовность к откровениям, но он все же ответил. Сухо и скупо, уводя разговор от своей истории, которая интересовала демоницу больше всего.

— Нет, не так. Но я достаточно насмотрелся на людей после войны. Большинство не были готовы к свободе, и не знали, что делать с ней. Даже те, кто изначально мечтали об избавлении от рабства. А многие сразу же подписали пожизненные контракты, чтобы остаться с хозяевами.

— Я помню, — задумчиво отозвалась Наама. — У нас в поместье было много контрактников.

— Их и сейчас хватает. Кого-то привлекают деньги, кому-то просто кажется, что так легче, — в голосе безопасника зазвучала неожиданная горечь. — Каждый год десятки людей гибнет из-за того, что их хозяева переходят черту. Сотни и тысячи теряют возможность чувствовать хоть что-то, превращаются в эмоциональных зомби, но желающих меньше не становится.  Рабство теперь в моде. Оно перебралось в спальни и будуары и больше не предполагает тяжелой работы в полях.

Наама посмотрела на него с удивлением. Надо же: похоже, Равендорфа действительно серьезно волнует этот вопрос. Кто бы мог подумать. Ей вот жадных дураков, добровольно подписавших контракт на рабство, не было жаль ни на волосок.

— Люди забыли, — продолжал меж тем безопасник. — Они слишком мало живут. Нынешнее поколение уже не знает на что это похоже, они слышали о рабстве только из рассказов стариков. Зато пиарщики стараются вовсю, расписывая как здорово быть секс-игрушкой у демона. Агентства устраивают конкурсы, отбирая самых красивых юношей и девушек. А поток кандидатов не иссякает, вот что страшно.

— Это потому что люди сами по себе склонны к подчинению, — фыркнула демоница. — Им нужна хозяйская рука…

Лицо анхелос закаменело, словно она ляпнула вопиющую бестактную грубость, а палитра эмоций напротив вспыхнула яростью — впервые на памяти Наамы. Она вздрогнула, отпрянула и съежилась, ожидая окрика или удара, но Равендорф только ощупал ее неприятно-холодным, оценивающим взглядом.

— Слова Увалла ди Вине. Не думал, что услышу их от вас, Наама.

Она запоздало поняла, что разочаровала его. И сама удивилась испугу, который появился в душе от этой мысли. Захотелось попросить прощения, словно она была не взрослая женщина, а глупая девчонка, повторившая за чужим дядей нехорошие слова.