К горлу подкатывает комок, и я закрываю глаза.

И вновь широко распахиваю их, когда дыхание становится более поверхностным, смотрю на потолок и начинаю пересчитывать трещины на потолке, а потом рожки люстры. Пытаюсь думать о другом – о чем угодно.

Комната холодная и неприветливая, почти как тюремная камера. Здешние дизайнеры слишком перегнули палку с этой неотделанностью, и хотя пол здесь с подогревом, а на улице светит солнце, мне зябко.

Отдохнуть не получается. Так что я встаю, снова обуваюсь и выхожу в коридор. Я не делаю попыток разбудить Геста.

Внизу в зале дети уже взяли себе по стакану газировки, и не успеваю я подсесть к ним, как официант приносит и ставит перед ними гамбургер и сэндвич.

– Вы действительно проголодались? – спрашиваю я.

– Да, – отвечает Лея. – Уже час.

Лея права: время перевалило за полдень. Пока мы были в номере, наверно, кто-то уже приехал.

– Картошки фри хочешь? – Ари пододвигает ко мне тарелку.

– Спасибо. – благодарю я. – Я себе, наверно, попить возьму. За стойкой бара та девушка, которая водила нас по гостинице. Увидев меня, она вздрагивает, чуть не роняет стакан, который держит. Спешит поставить его и подходит ко мне. – Водку с клюквенным соком, – вполголоса заказываю я. – Но безо льда.

Получив стакан, я тотчас отпиваю большой глоток, а потом снова подсаживаюсь к детям.

– Что это? – интересуется Лея.

– Клюквенный сок, – отвечаю я.

Открывается входная дверь. Я слышу неразборчивый шум голосов и смех и сразу чувствую, как вся напрягаюсь. А потом входит мама.

– Здрасте, дорогие, а вы все здесь сидите?

Ее звонкий голос заполняет помещение, высокие каблуки стучат по полу, когда она спешит к нам. Она обнимает каждого, и в нос ударяет запах: розы и цитрусовые. По пятам за ней входит папа и обнимает нас еще крепче.

– Ох, давно же я вас не видела, вы так редко в Акранес заглядываете! – говорит мама, и в ее голосе, как всегда, слышатся нотки обвинения.

– Там же недалеко…

– Ой, Петра! – восклицает мама. – А что у тебя с руками?

– Ничего, порезалась, – отвечаю я.

Мама недоверчиво глядит на меня:

– Небось опять грызть начала?

– Опять? – морщит нос Лея. Она всю жизнь терпеть не может, когда я грызу заусенцы. Говорит, что от этого зрелища ее тошнит.

– Когда твоя мама была в твоем возрасте, я боялась, что она себе пальцы сгрызет, – поясняет мама.

Лея глядит на мои пальцы в пластырях, так что я прячу их под столом. Но, к счастью, я могу не отвечать: пришли мамины сестра и брат – Оддни и Ингвар, со своими супругами. Они все требуют поцелуев и объятий, шумны и назойливы.

– Вы где-то останавливались? – спрашиваю я. – Вы же вроде раньше нас выехали?

– Так и было, – отвечает папа. Выражение у него насмешливое, и я сразу замечаю, что и у сестры, и у брата глаза слегка покраснели, а лица лоснятся.

Я смотрю на папу, спрашиваю взглядом «Правда?», и тот кивает. Затем мы оба провожаем взглядом Оддни, направившуюся к бару.

В последние разы, когда я виделась с мамой, она только и говорила, что о проблемах с алкоголем у Оддни и этом ее новом муже, который ничуть не лучше.

– Значит, вот какие у нас будут выходные, – шепчу я папе.

Он тихонько посмеивается и мотает головой:

– Нет-нет. За твою маму я не переживаю, но ведь ты знаешь, каковы… некоторые.

Я киваю в ответ. Затем я слышу, как знакомый голос окликает меня по имени, и оборачиваюсь. И чувствую, как начинает биться сердце: я вижу Стефанию.

– Стеффи? – удивляюсь я. Ее имя так привычно ложится на язык, хотя я уже много лет не произносила его вслух.

– Давно же мы не виделись! – Она быстро обнимает меня, затем отходит на шаг, разглядывает. – А ты не изменилась.