Она берет телефон, но вместо ответа сбрасывает вызов. Так стремается говорить при мне с мужем, словно в чем-то провинилась перед ним, а я яблоко раздора в их чудной семье. А ведь я еще даже не начал действовать. Приглядываюсь только. Почву прощупываю. И пока мне все нравится.

— Не буду вас больше задерживать. — Я поднимаюсь и беру пальто. — Могу подвезти вас до дома. Меня внизу ждет машина с водителем. На улице похолодало. Не хочу, чтобы вы простудились. Я так долго ждал вас.

— Что-о-о?

— Говорю, долго ждал постоянного учителя, которому будет небезразличная судьба Артура. Снова вы не о том думаете. Дарья. Николаевна.

Она допивает остатки воды, ставит стакан, глубоко вздыхает и, ладонями опершись о стол, встает.

— Я не знаю, какую игру вы затеяли, Роман Алексеевич. Предупреждаю сразу, неуважения к себе я не потерплю, кем бы вы ни были. Будьте дисциплинированы и заостряйте внимание на племяннике.

— Поверьте, я к нему очень внимателен. Увиделся с вами и понял, что отныне во всем ему доверять буду. Каждое его слово о вас подтвердилось втройне.

Моя улыбка все больше раздражает ее. Сочувствую бедняжке. В таком тухлом окружении живет и работает, что даже эмоции выплеснуть не на кого. Но ничего. Со мной она станет самой плохой училкой. Со мной и для меня.

Беру ее за руку, подношу ледяные пальцы к губам и слегка целую, глядя в ее округлившиеся глаза. Она отдергивает руку, дисциплинированно посылая меня на хер:

— До свидания, Роман Алексеевич. Надеюсь, наша сегодняшняя встреча пойдет только на пользу Артуру.

— И вам.

— Что? — который раз повторяет она.

— И вам, говорю, до свидания. Дарья. Николаевна. Приятного вечера.

Я ухожу под рассеянный и заморенный взгляд ощетинившейся Бабочки. Зато по уши счастливый. Первый шаг сделан. Бабочка по-прежнему неподкупна. Плевать ей на мое положение в обществе, на мой кошелек и мой шарм. Пропитанная работой и унылостью своего тупого мужа-качка, которая жизни-то толком не видела. Раззадорила меня. Зацепила. Охотника во мне разбудила. Столько воспоминаний накатило. Кратковременную влюбленность всколыхнуло. Даже моложе себя теперь чувствую. Опять в бой хочется. Только действовать теперь буду осознанно, выверено, азарт наслаждением подпитывать.

Можно, конечно, сделать, как Фаза посоветовал. Переломить качку позвоночник. Он инвалидности не вынесет, сам Бабочку прогонит. А я подберу. Но в этом случае она со мной от безысходности будет. Мне же надо, чтобы эта Бабочка сама на мой огонь полетела, не боясь крылья спалить. Сама в мои объятия бросилась. Чтобы я ее миром стал, богом.

Сажусь в машину, где Фаза с кем-то чатится, но при моем появлении технично сует телефон в карман. Неужели я что-то упустил, и у него все-таки кто-то есть? Когда только успевает? Если ночует в нашем доме восемь раз в неделю?

Молча усмехаюсь, решив не комментировать и не лезть в личную жизнь своего единственного всем довольного подчиненного, и оборачиваюсь на заднее сиденье, где в темноте салона мой племянник рубает пончики.

— Завтра разобьешь окно в школе, — даю ему руководство к действию.

— Какое? — абсолютно равнодушно уточняет он.

— Любое. Только не у директрисы в конуре.

— Окей, — жмет он плечом и откусывает пончик.

Я пристегиваюсь ремнем безопасности, поймав на себе пристальный взгляд Фазы. Хрен знает, о чем он думает. Этого типа хер проссышь. Чурбан голимый. Но башковитый, падла. От огромных ошибок меня уберег. Не видать бы мне было политики без него. Он когда-то на другого криминального авторитета работал. Тот совсем глупо из игры вышел: врагов нажил, подставил многих. Не послушал Фазу, когда тот дельные советы давал, правильную дорожку ему указывал. В итоге хвост поджал и за бугор свалил, а Фаза тут отдувался. В драного кота превратился, когда я подобрал его. Но не сломался. Даже сильнее стал, непрошибаемее и сообразительнее. Такие всегда в единичном экземпляре.