— Ты ничего мне рассказать не хочешь? — отложив отчеты в сторону, отец взглянул на меня из-под опущенных очков. На лбу выступила длинная, глубокая морщинка, а на лице отразилось выражение крайней степени беспокойства. — Я не лез, но твое состояние в последнее время мне совсем не нравится, нервный какой-то, загруженный, витаешь непонятно где, мать переживать заставляешь.

— Нечего рассказывать, пап, — я не хотел обсуждать с ним щекотливую тему. Да и что я мог сказать? Я сам ничерта не понимал.

— Нечего, говоришь, — нахмурившись, отец откинулся на спинку стула, приняв максимально расслабленное положение. — А как насчет того парня, которого ты держишь в заложниках?

Вопрос застал меня врасплох. Как он узнал? Следил? Да, я все еще держал ублюдка Азарина в том доме, я с ним еще не закончил, да и не начал в общем-то, спускал на нем пар разве что, когда в очередной раз был послан в никуда.

Злился, нет, не на нее, я злился на ублюдка, сломавшего ее, сделавшего из нее то, что мне приходилось видеть изо дня в день. Она даже не старалась, не пыталась встать на ноги, реабилитация для нее – пустой звук. Не силой же заставлять, да и толку, если сама не хочет, а она жить не хочет и я, мать его не представлял, как вдохнуть в нее жажду жизни. Азарин же пока играл роль груши для битья, порой я увлекался, но оно того стоило.

— Ну так что?

— Тебя это не касается, пап, — ответил я раздраженно, и соскочил с места, не хватало только отчитываться перед отцом, чай не маленький.

— Сядь, — рявкнул он тем самым своим тоном, не терпящим возражений. — Ты собрал вокруг себя людей Графа, держишь в заложниках человека вместо того, чтобы прийти ко мне и говоришь мне, что меня это не касается? — отец перешел на крик, еще чуть-чуть и прибежит мать. Только этого мне не хватало. Если отец давил авторитетом, то мать, черт подери, отличный манипулятор, хрен удержишь язык за зубами. — Чем тебя наши парни не устроили?

— А чем тебя не устроили люди Графа? — огрызнулся в ответ, все это начало порядком раздражать. Неужели он не понимает? Я не собирался ничего решать законными методами, а люди отца в грязи и криминале никогда замешаны не были, да и он от подобных дел уже давно держится стороной, все законно, правильно.

— Матвей, — сняв очки, отец устало растер переносицу и только сейчас я заметил, как сильно он устал, осунулся, на лице появились новые морщины, мешки под глазами, всегда в делах, всегда первый, конкуренты рыдали каждый раз, когда отец вступал в борьбу за тот или иной проект и всегда выходил победителем, а ведь когда-то он также, как и я не хотел этим заниматься. — Это опасная дорожка, кривая.

— Не надо пап, мне не пять лет, — перебил я его, не желая слушать нотации. Для себя я все решил в тот день, когда узнал, что с ней сделали, срал я на то, какая там дорожка, я убью их всех.

—Это как-то связанно с той девочкой? — спросил он осторожно.

Странно, что он еще не раскопал на нее полное досье, он мог. Пара звонков нужным людям и у него на столе лежала бы вся информация, об изнасиловании, конечно, никто не знал, но отец не дурак, сложил бы два и два.

— Я не хочу об этом говорить.

Вздохнув, отец неожиданно поднялся, подошел к шкафу со спиртным и выудил из него бутылку коньяка за хреналион рублей. Заметив мой удивленный взгляд, еще бы, он близко нас с Киром к содержимому этого шкафа не подпускал, отец поставил передо мной бокал, и усмехнувшись, произнес:

— Раз уж такой повод.

— Какой такой? — спросил я непонимающе, пока отец разливал жидкость по бокалам. Не дожидаясь ответа, взял один и опустошил залпом. Терпкая жидкость обожгла горло, я даже закашлялся от неожиданности. Крепкая дрянь.