– Ясно. А про сестру никаких мыслей нет?

– Так её же это...

– Что? – увидев, как друг оборвался на полуслове, насторожился Коля.

– Ах, да. Ты же не в курсе, – друг отвёл взгляд.

– Что с ней?! – Колю начало колотить.

– Похоронили. Три дня назад, – по-прежнему не смотря в глаза товарища, глухо произнёс Кирилл.

– К-как...

На глаза навернулась пелена слёз, горло сдавило от обиды, а перед внутренним взором беззаботно смеялась девчушка. У Коли защемило в груди, словно что-то вырвали из живого тела.

– Но... я же... как же...

– Ты ничего не мог сделать, – понимая, что утешить друга нельзя, но что-то ответить надо, сказал Кирилл.

Мир потерял краски. Ещё недавно весёлый солнечный денёк за окном померк, словно погрузившись в тучи.

– Уходи, – отстранённо произнёс Коля.

– Но...

– Я сказал – уходи! – голос сорвался на визг, и на пороге комнаты тут же очутился взволнованный "папик".

– Знать не желаю, в чём ты виноват! Слышал, что сказано? Вон из нашего дома! – выталкивая гостя из квартиры, кричал "папашка".

Коля сидел, сжавшись в комочек. Слёзы уже не лились, они стояли пеленой. Он слышал, как открылась дверь, но сейчас ему было всё равно. Неожиданно в руке оказался стакан с водой.

– Может, успокоительного принести? – с участием поинтересовался "папик", а у Коли от звуков его псевдозаботливого голоса накатил новый приступ гнева: "Эта двуличная тварь смеет ещё и хорошим прикидываться?"

– Вали отсюда! И не входи! Не желаю тебя видеть! Слышишь? – колотя "отца" кулачками, кричал Коля.

Ничего не понимающий мужчина, не решаясь спорить, вышел из комнаты. Через час приехал психоаналитик "папика". Но потенциальная пациентка в самых нецензурных выражениях выдворила его со своей территории.

В этот миг Коля ненавидел весь мир. Он понял, что это был за ребёнок в доках. Понял, что за девочка скончалась в той же больнице, где лежал и он. Понял, что Юля и Василий прекрасно знали и об этом, и о том, кто она. Но не сказали. Никто из них. Он вспомнил о матери. "Каково ей сейчас? Юля с ней. Внешне она та же, а внутри всё равно чужая..." Он боялся, что мать окончательно сломается. Но и помочь в этом обличии ничем не мог.

Произошедшее с Юлей, вследствие визита в клинику, и оказавшиеся после этого в следственном изоляторе её друзья, и погибший судья, – всё это осталось где-то позади, потеряло остроту. Появилось ощущение, что всю его жизнь заволокло мраком. Уже ничего не хотелось: ни возврата тела, ни мести за отца. Хотя попадись сейчас Коле убийца Насти, задушил бы – не задумываясь о последствиях. Но, по словам Василия, они и так полегли на месте. "Хотя стоит ли верить? Про Настю же не сказали! И один ушёл", – вспомнились слова старлея. И вновь загорелась жажда мести. "Во что бы то ни стало, я найду тебя!" – поклялся он.

Впервые в жизни он ощущал себя настолько одиноким и беспомощным. А ещё жутко бесило то, что женское тело оказалось излишне чувствительным как в осязании, так и в проявлении эмоций. Он краснел, когда не следовало бы, или слёзы наворачивались на глаза. Слёзы, которые Коля считал уделом слабых.

Всю ночь Коля не спал, вспоминая особенно запомнившиеся моменты из жизни Насти. Эта комната напоминала о ней: "Вот здесь стояла колыбелька..." Ещё больше закипая от гремучей смеси ненависти и гнева, онто смаковал, что сделает с убийцей сестры, – и самые изощрённые садисты побледнели бы от его фантазий, – то вновь беспомощно заливался слезами, упиваясь обидой, обращённой на укрывших от него суровую правду Василия и Юлю.

А наутро явился долго вспоминаемый ночью старлей. "Папик" уже был на работе, домработница ещё не пришла, и Коле пришлось самому ковылять – открывать дверь. Увидев Василия, Коля вновь не удержал слёзы. Потом он что-то кричал, пытался бить не особенно сопротивлявшегося товарища. Уже днём, почти охрипнув от крика и не в силах больше плакать, он спросил: